Он снова тряхнул головой, разозлившись на себя окончательно. Ну что ему до этой девицы?! Что ему вообще до каких-то женщин, кто выделяется, кто как одет?! Господи, да ему не до нее, ни до чего вообще в этой жизни! Матвею нужен только ответ, за которым он сюда и приехал!
Ответ! Объяснение! И хоть немного успокоения…
Народ хлынул на катер дурной напористой толпой занимать места, матросы старались навести порядок, покрикивали на пассажиров, успокаивали и расталкивали, упорядочивая посадку. Матвей подождал, пока самые нетерпеливые и бойкие рассядутся, и, пройдя через всю палубу, сбросил тяжелый рюкзак и встал на носу катера.
Во-первых, насиделся уже за дорогу, а во-вторых, красота вокруг была невероятная, и хотелось смотреть на нее, хоть ненадолго отвлекаясь от мучительных, изводивших мыслей. Да и привык он быть впереди и чтобы полный обзор.
Заметив краем глаза цветную юбку девушки, Матвей понял, что неосознанно все это время посадки высматривал незнакомку. Усмехнулся про себя, скорее уж смиряясь с таким неожиданно навязчивым интересом к ней, и даже немного порадовался, что она устроилась недалеко от него.
Ну, настолько, насколько вообще был в состоянии чему-то радоваться.
Ладно. Отчалили и пошли вверх по реке.
Народ пошумел, устраиваясь поудобней, рассаживаясь, погомонил недолго и постепенно начал затихать – задремывая, засыпая, укачанный мерным ходом катера. Да и то: рань еще, а люди ехали из дальних мест, большинство так и вовсе ночь не спали. А кто и не первые сутки добирается, вот, как эта девушка, например. Из Москвы-то, небось, больше суток уже в дороге, если самолетом, а если поездом, то все… Не-е, усмехнулся Батардин своим мыслям, она поездом несколько суток не поедет, да еще в такой юбке и курточке стильной.
Он прислушался к разговору за спиной. Какая-то женщина подробно рассказывала о своей жизни и болезни страшной, и Матвей даже немного посочувствовал девчушке – зачем ей все это, молодая же, своих горестей в жизни еще нахлебается, а ей о смерти безысходной.
Разговор затих. А через какое-то время женщина встала и ушла. И тут к девушке обратился мужчина, который сидел с ними рядом, и Матвей снова невольно прислушался к их беседе.
В какой-то момент их разговора Батардин перестал видеть и замечать все красоты вокруг, словно заволокло все чернотой перед глазами, и только сжимал непроизвольно челюсти, и желваки ходили на его скулах…
Тем временем катер добрался до конечного пункта и уже причаливал к пирсу.
Матвей в который уже раз тряхнул головой, скидывая навалившуюся боль, развернулся, постоял, пережидая пока схлынет основная масса людей, закинул рюкзак на плечи и двинулся к выходу.
Монастырь Майку поразил!
Высокие белые стены, метров восемь, наверное, из мощных камней и две сторожевые круглые башни, возвышавшиеся над ними еще на метра два-три – одна поднималась над поворотом реки, а вторая, расположившаяся на другой стороне монастыря, смотрела через поле в лес. И территория, ограждаемая стенами, была довольно приличной. Не огромной, скорее компактной, но и не совсем маленькой. Выше забора виднелись купола небольшой церквушки и крыши каких-то монастырских строений.
Только разглядывая его, Мая поняла, что монастырь-то, скорее всего, очень старый, раз имеет сторожевые и оборонительные башенки, ну точно не сто ему лет и не двести, а побольше будет, и ужасно пожалела, что не изучила его историю и ничего толком не разузнала.
Дальше, за монастырем, через полосу поля, где-то с полкилометра или побольше, вставал зеленой стеной лес, а с кручи над рекой открывался совершенно потрясающий вид на реку и другой берег.
Красота и умиротворение! И уединенность. И дли-и-иный, тягучий колокольный звон, вызывавший странное возвышенное чувство.
Наверняка именно поэтому монастырь здесь и построили: вдали от людей, в тишине, располагающей к неспешному созерцанию природы и возможности слышать эту природу и себя в ней. Слышать и по-настоящему чувствовать.
И даже человеческая суета приехавших паломников не забивала особой величавости этого места, его красоты, тишины и таинственности.