Мэрилин не спала.
— Я в порядке, Колин, особенно когда я с тобой. Но с докторами я, пожалуй, встречаюсь и впрямь слишком часто. — Ее голос был полусонным и задумчивым, словно она говорила сама с собой. — По большей части, с психоаналитиками. Они постоянно твердят, что мне нужно заглянуть в свое прошлое.
— Прошлое, Мэрилин? У тебя действительно было такое ужасное детство?
Мэрилин подняла глаза к потолку; она, казалось, была не способна сфокусировать взгляд.
— Не то чтобы ужасное, Колин. Никто не бил меня, как тебя. Просто люди, казалось, не задерживались рядом со мной. Понимаешь, о чем я?
— Я не думаю, что нужно копаться в прошлом, Мэрилин. — Постель казалась слишком широкой для такого интимного разговора. Я пододвинулся к ней, рискуя совершить кувырок. —Лучше смотреть в будущее. Что произойдет дальше? Это самое главное, не правда ли?
— Ты имеешь в виду, между нами?
— О нет, Мэрилин... — Я поспешно отодвинулся. — Я не имел в виду это... Я хочу сказать... я говорю о... будущем.
Повисла очередная пауза. Затем Мэрилин сама вдруг придвинулась ко мне.
— Ты меня любишь, Колин?
Как так получалось, что эта прекрасная женщина смогла полностью вывести меня из равновесия как раз тогда, когда я думал, что спокоен, благоразумен и держу все под контролем? Когда Мэрилин смотрела мне прямо в глаза, мне казалось, что я теряю связь с реальностью. Я определенно был во власти очень сильных эмоций, но было ли это любовью? И какого рода любовью? Любовь-страсть? Любовь-секс? Любовь-романтика? Любовь-брак? Я не знал, на каком языке мы говорим.
— Да, я люблю тебя, Мэрилин. Но я люблю тебя, как люблю ветер, или волны, или землю под своими ногами, или солнце, которое выходит из-за облака. Я не знаю, как это — любить тебя как человека. Если бы я любил тебя как человека, тогда я захотел бы, чтобы ты принадлежала мне. Но это невозможно. Я не могу даже мечтать об этом. Вероятно, ни один мужчина не может об этом мечтать. Ты как сила природы, Мэрилин, недоступна для других.
— Но, Колин, я не хочу быть недоступной. Я хочу, чтобы ко мне прикасались. Хочу, чтобы меня обнимали сильные мужские руки... Чтобы меня любили как обычную девушку, в обычной постели. Что в этом плохого?
— Ничего, Мэрилин. Просто в твоей жизни все иначе. Ты богиня для миллионов людей. Как древнегреческая богиня, ты можешь время от времени спускаться с небес, но навсегда останешься вне досягаемости для простых людей.
— Я не гречанка, — произнесла Мэрилин в некотором замешательстве.
— Не расстраивайся. Богиня — это же чудесно! Ты — особенная, и что бы ни говорили все эти твои ужасные учителя и психоаналитики, ты добилась всего сама и должна этим гордиться.
Мэрилин вздохнула.
— Вся съемочная команда, — продолжал я, — зависит от твоего каприза. Великие актеры и актрисы ждут твоего сигнала. Тысячи фанатов во всем мире смеются, когда смеешься ты, и плачут, когда ты плачешь. Разумеется, это очень большая ответственность. Разумеется, ты чувствуешь огромное давление. Все богини это чувствуют. Но ты не можешь что-то изменить, не можешь стать другой.
Мэрилин придвинулась ближе.
— Иногда я чувствую себя ребенком, заблудившимся во время грозы. Где мне спрятаться?
— Ты не заблудилась в грозу, Мэрилин. Ты и есть гроза! Тебе не нужно искать, где спрятаться. Настоящие богини обладают сокрушительной силой! Пусть другие думают, где им спрятаться!
— О, Колин, ты такой забавный, — Мэрилин наконец-то заулыбалась. — Но я еще и человек...
— Конечно, Мэрилин, — мягко ответил я. — Ты человек, и притом чудесный. И у тебя есть мистер Миллер, который позаботится об этом чудесном человеке. У каждой богини должен быть храбрый и красивый бог, который мог бы о ней позаботиться и напомнить ей, что она еще и женщина. С минуты на минуту он явится к тебе из облаков, и ему не понравится, если он найдет на своем законном месте какого-то шута. Скорее всего, он поразит меня ударом грома.
— Я не позволю ему обидеть тебя.
Я не мог не усмехнуться.
— Позволишь, Мэрилин. И сама меня обидишь. Но это того стоит.
Мэрилин вздохнула и закрыла глаза. Она выглядела очень уставшей. Я понимал, что сейчас же должен на цыпочках выйти из спальни и дать ей поспать, но, похоже, забыл, как пользоваться ногами. Я сидел и смотрел на эту потрясающую девушку, которая казалась такой невинной, но в то же время обладала огромной силой.
— Колин, — прошептала она. — Я должна сказать тебе кое-что. Во мне есть нечто безобразное. Думаю, это оттого, что я слишком амбициозна. Знаешь, я часто поступала плохо, вела себя эгоистично. Я спала с огромным количеством мужчин... И изменяла своим любовникам столько раз, что все и не припомню. Секс почему-то не имел для меня особенного значения, когда я была подростком. Но теперь я хочу, чтобы меня уважали, чтобы мне были верны, но этого не происходит. Я хочу найти кого-то, кто будет любить меня целиком — и чудовище, и красавицу... Но люди видят во мне этот блеск и влюбляются в него, а потом, когда узнают меня поближе, убегают. Это и сделал Артур. Прежде чем улететь в Париж, он написал в своем блокноте, что разочарован во мне. Блокнот лежал раскрытым у него на столе. Думаю, он намеренно оставил его — чтобы я увидела. А затем появился ты, и мы так чудесно провели время, и теперь я совершенно растеряна. Почему жизнь такая сложная, Колин? Артур говорит, что я мало думаю, но мне кажется, будто я счастлива, только когда не думаю.
— Я не буду жалеть тебя. Не буду говорить «бедняжка Мэрилин». У тебя есть таланты и преимущества, о которых другие могут только мечтать. Но нет никого, кто научил бы тебя ими пользоваться. Как и всем амбициозным людям, тебе все время нужно расти — как актрисе и как личности. А это, без сомнения, болезненно. Боли роста — так их, по-моему, называют. Но ты же не хочешь бездействовать. Ты не можешь просто сидеть и думать: «Я Мэрилин Монро, и мне достаточно сниматься в тупых голливудских фильмах». Если бы ты так думала, ты бы никогда здесь не оказалась. Ты бы не вышла замуж за известного писателя, не прочитала бы «Братьев Карамазовых» и не согласилась бы играть с Лоуренсом Оливье. Ты бы разъезжала на розовом «кадиллаке» по Беверли-Хиллз, обедала со своим агентом и считала деньги в банке.
Мэрилин широко распахнула глаза.
— Но что заставляет меня всегда желать большего, Колин? Может, я слишком жадная? Вероятно, это потому, что в юности у меня всегда чего-то недоставало...
Она снова вздохнула.