Если бы он задержался хотя бы на секунду лишился бы их.
Он сидел около этери, прижимал к себе, внимательно смотрел и слушал стук трех сердец — проверять живы ли они было сильнейшим наркотиком, без которого он не мог провести и дня. Он не мог остановиться, его не покидало чувство, что если он оставит ее хоть на минуту, перед ним будет лежать изуродованный труп его Люси. А потом ей становилось лучше и это странное пугающее чувство медленно исчезало. Теперь его наркотиком становилась месть, и он уходил на охоту на велнусов. Его этериское обличье им больше не сковывалось, он вымещал свою грусть, волнение и злость в мощных ударах, что разрывали плоть, и огне, что все сжигал. Убивая велнусов, в нем появлялось чувство удовлетворенности, единственное радостное чувство за месяц, что исчезало через миг. Этого не хватало и он убивал, убивал, убивал. Где-то глубоко в подсознании он понимал, что это бесполезно, но он все так же не мог остановиться, потому что Хартфилии становилось лучше и лишь вечерами, когда он давал ей свой огонь, он был ей нужен. Нацу видел, как Люси общалась со слугами и Шерри, как улыбалась и смеялась — она двигалась дальше, а он не мог и шагу сделать, воспоминания об Игнил и ядовитая вина не покидали его мысли. Он старался, но они возвращались и только сильнее закреплялись: ты не защитил, не уберег, все из-за тебя. Затем к самобичеванию добавился еще один повод: он остановился не один, а тянул за собой ее. Рядом с ним Люси вновь окуналась в тоску и скорбь, спала нервным сном — огонь передавал его настроение ей. Это может навредить, осознавал Нацу и прилагал в два раза больше усилий, чтобы пережить потерю и вернуться в нормальную жизнь, в которой есть что-то еще помимо боли и неутолимой тоски. Вот только ничего не выходило: Люси была живым подтверждением его ошибки. Каждый момент с ней, рядом со своими мальчиками, что все еще не восстановились, давили на рану, раздирали ее по новой и расширяли ее края.
— Шерия сказала, что мы идем на поправку. Скоро будем полностью здоровы, — сказала Люси, приподняв уголки губ, когда он вышел из душа. В последнее время она начала делать это все чаще — заботиться о нем. Драгнил никогда не любил это, особенно от Люси — заботиться о ней должен он, никак не наоборот, — но то, как часто это происходило, что выделялось в попытках приободрить его, унижало и доказывало его бесполезность.
Он должен был ей что-то ответить, но слова в голову не лезли и говорить не хотелось. Залез в кровать и зажег руку огнем, чтобы начать их «терапию».
— Может не стоит? Ты сегодня сильно устал, тебе нужен отдых.
Нацу не стал настаивать, видел же, как резко упало ее настроение из-за него. Он все не мог взять себя в руки и заставить притвориться. Казалось все силы покинули его и ничего кроме, как смотреть в потолок, он не был способен.
Отговорки, все он мог, но врать Люси не хотелось, не после того, во что вылилась его прошлая ложь.
— Поток сил к мальчикам усилился? — через время спросила Люси, приобнимая его за руку.
Драгнил молчал. Из-под опущенных век он смотрел на этери, моргнул и пусто смотрел в потолок. Закрыл глаза, сказал «Почти такой же, как раньше», а затем вновь моргнул. Он осознал, что она справилась со всем без него — она такая сильная.
Он ей не нужен.
Ночью этериас так и не засунул. Пришедшая мысль не прекращала крутиться в голове. Решение уйти появилось в одну минуту, быстро проскочившей идей, но она первая за которую он ухватился за эти недели. «Так будет лучше», думал Драгнил. Он походит по гостям, где ничто не напоминает о произошедшем, поохотится, возможно, быстрее придет себя, да и не будет докучать Люси своей кислой миной. Он предполагал, что сможет уйти незамеченным и оставит записку, но сегодня у Люси оказался как никогда чуткий сон. Она не хотела, чтобы он уходил, а он отвечал автоматически, не вдумываясь — он не хотел ни на минуту оставаться здесь. Ему было невыносимо, стены и воспоминания заключенные в них душили его. Еще один день и он задохнется, так и не воскреснув фениксом. Люси плакала, просила его остаться с ней. Только слушая ее, Нацу в сердце кололи иглы, ему так хотелось обнять ее, погладить по спине, целовать и говорить, что он никогда ее не оставит. Поэтому он не смотрел на нее. Понимал, что сорвется и останется. Но нельзя, это было бы враньем. Знал, что сейчас он поддастся ей, а на следующую ночь все повторится. Это произойдет в любом случае, лучше не оттягивать.
— Я не могу быть сильной, если тебя нет рядом! Ты нужен, нужен мне! Я не смогу без тебя! — всхлипы перекрывали крик.
Люси врала, она сможет все, она сильная. Он ей вовсе не нужен. Нацу не останавливался и вышел из комнаты.
Он оперся спиной на дверь и тяжело вздохнул. Плач резал по слуху и сердцу. Он определенно поступал неправильно, и определенно пожалеет об этом, сильно пожалеет. Но он сделал свой выбор и надеялся, что жертва приведет его к лучшему. Наплевав, что идет против своей цели стать достойным отцом для детей, наплевав на клятву, что он будет справляться со своими слабостями. У него не осталось сил на борьбу. Он слаб, еще и эгоист — Нацу не отрицал это.
Перед выходом, он сказал гибридам разбудить Шерри и пошел в кабинет за документами. Работа в основном была вся сделана, но нужно, чтобы кто-то за всем следил. Выбор был очевиден — Мард Гир Тартарос. Он и до этого занимался работой главы, да и нравилось ему эта работа. Дядя и Спригган предупреждали его, что Мард Гир хитер и любит власть, он в любой момент может возбудить бунт или сделать что-то еще, чтобы стать главой великой семьи, Нацу и сам первое время не доверял и пристально следил за демоном. Со временем он понял, что да, Мард Гир любит власть, а еще ему больше нравится быть серым кардиналом, это более выгодная позиция. Драгнил прекрасно осознавал, что порой тот управлял им, однако сейчас он имел свой собственный голос. А еще он понял, что Мард Гир преданный и уважает своего главу — годы службы доказали это. Хотя Драгнил соврет, если скажет, что ему приятен Мард Гир и он вовсе не вызывает сомнений.
Поместье Тартароса находилось примерно в получасе езды, если ехать на заргах, но их Нацу брать не стал и решил сам дойти до туда, как раз подоспеет к утру. Но преследуемый желанием вернуться домой, он шел быстрее, чем предполагал.
Отложив сумку с бумагами подальше, Нацу лег на траву. Рассветы и закаты наступали уже раньше, чем зимой, но еще не достаточно рано. Где-то вдалеке появилась желтоватая полоска на горизонте, но светло станет только через час, может больше. Нацу смотрел на ветви деревьев, пытался разглядеть звездное небо, но листва была уже достаточно густой, чтобы окутать все под собой беспросветной тьмой. Этериас закрыл глаза и стал прислушиваться к своим ощущениям, погружаясь в безвидный мир, что куда богаче. Почти апрель, а на улице все еще холодно и мокрая трава усиляла это чувство. Воздух свежий, но не стуженный, как зимой; повсюду был запах леса и тонкий, слегка сладкий просыпающейся диагерсиеи, щекочущий нос. А самое прекрасное — тут было тихо. Нет, на самом деле его окружали звуки: ветви шумели от ветра, с лепестков и травы звонко падали капли росы, смешиваясь с течением родника, крик птиц в высоте, на удивление, ужасно громкий, а где-то вдалеке маленький дикий быстро перебирал лапками, ломая ветви и вороша траву, и учащенно дышал, за ним гнался хищник. Тут было полно звуков, но ему они нравились, это лучше перешептываний, сострадающих «мне жаль», вопросов чем ему помочь и голоса собственного разума. Чувства, боль и вина заглушались, становились тише и тише. Нацу расслаблялся и захотел поохотиться. Не убивать с целью мести, а просто поохотиться, как раньше, когда в конце ты чувствуешь истому, тяжело дышишь, и готов упасть на землю от усталости, но при этом ты ощущаешь легкость и хочется искрение беспричинно смеяться. Тело покрывалось черным покровом, превращая конечности в лапы и когти, отчего рвалась одежда, и на мир смотрели алые глаза. Он забыл, что значит быть человеком с чувствующим сердцем и разумом, он отдал свою волю инстинктам демона.