Люси вернулась в его жизнь, и Нацу стало легче. Стало привычней. Стало так, как должно быть. И если ему нужно стерпеть ее странное поведение и оказать помощь, он был готов — главное, чтобы она оставалась с ним, как и прежде.
— Люси, все нормально, ты еще успеешь полюбить их, ты обязательно полюбишь, я ведь вижу, как ты о них заботишься, что тебе не все равно. Просто надо подождать… Ты нужна мне, — он взял ее руку и прижал к своей щеке. Это незатейливое движение содрогнуло ее сердце, как и в день рождения. — Ничего не изменилось, ты все еще нужна мне, слышишь, Люси?
Вера спасительным огнем промелькнула в ней перед тем, как быть жестоко затушенной.
Этери кратко кивнула, кончики ушей горели, влага накапливалась на глазах. Если бы он только знал…
— Люси, — резко строго, без теплоты и доброты, что была минуту назад, он хмуро посмотрел на исповедницу. — Я тебе перед выходом сказал «надень перчатки». Ты же знаешь, какой мороз на улице. Вон, не пальцы, а ледышки!
Хартфилия опять стыдливо промолчала. Она была погружена в свои мысли и пропустила слова мимо ушей. Ее кисти побагровели, она их практически не чувствовала и с трудом шевелила пальцами сквозь скованность холода. Драгнил подгреб снег под колеса коляски, чтобы та не укатилась, и взял обе руки Люси в свои, потирая и разогревая теплом своей кожи. Лицо девушки тронула легкая улыбка. Прошлой зимой он часто делал так во время прогулок, и за прошедший год забота в его действиях не исчезла.
— Горячо, — сморщилась Хартфилия, когда Нацу для более быстрого прогрева повысил температуру в ладонях и по той забегали языки пламени.
— Конечно же, отморозила себе руки, теперь тебе все горячо будет, — ворчал Драгнил, покрывая огнем руки.
— Нет, Нацу, это слишком горячо, — жар пек кожу. Он не грел, наоборот больно обжигал. За второй период она узнала, каково чувствовать, будто тебя сжигают заживо, и сейчас она ощущала тоже самое. — Нацу!
С криком она вырвалась из хватки этериаса. Не раздумывая, упала на землю и погрузила руки в сугроб. Она судорожно закапывала их, но не помогало, жар пробился под кожу и не выводился от туда.
— Адово проклятье! Прости, Люси, я не хотел! Я правда не хотел! Я совсем не подумал! О Великий, прости, — Нацу тихим голосом повторял слова извинений, покачивая коляску, где Люк начал метаться сквозь сон из-за крика. Этериас поджимал губы, думая чем помочь. Люси с испугом и замешательством следила за ним. — Я привык, что ты устойчива к моему огню, но ты же больше не беременна. Черт возьми!
Люси вновь ощутила щемящее чувство в груди. Она делала мелкие и частые вздохи, однако они не помогали, ей было нечем дышать. Всхлипы сопровождались слезами, бегущими по замерзшим, красным щекам до подбородка, и лицо противно холодило от влаги, что быстро застывала и превращалась в корочку льда.
Люси нравился огонь Нацу. Нравилось лежать с Нацу в обнимку в его огне, нравилось это тепло и любовь, с которыми Нацу делился с ней столь необычным способом, нравилось разделять с ним вместе одно настроение, что переносил в себе огонь. Ей нравилось, что он отдает ей часть себя, а она единственная, кто может принять это. Она была для него особенной, той, с которой он мог не сдерживать рвущиеся эмоции, без страха навредить.
Она лишилась этого. На ее коже остались исключительно ожоги.
***
Нацу не ожидал, что потеря огнеустойчивости повлияет на Люси. Она оставалась рядом, помогала и присматривала за мальчиками, однако она сама стала более апатичной и отстраненной. Он ясно видел, что она не хочет и заставляет себя сидеть с детьми, ей было неприятно оставаться с ними наедине, в ее глазах читалось равнодушие. На просьбы Нацу дать себе отдых, после которого у нее появится больше сил и по-новому посмотрит на мальчиков, она отказывала, а потом ночью, когда думала, что он спит, тихо плакала или начинался новый приступ. «Я хочу помочь тебе», говорила она, когда помощь требовалась ей самой.
Возможно скоро, она не просто ее получит, но и избавиться ото всех причин тревоги.
Комнату окутал полумрак по щелчку пальцев, лишь два горящих факела спасали комнату от полной темноты. Вой начинающей бушевать метели проникал внутрь, окна мелко стучали, привлекая к себе внимание. Не будь Нацу выдохшийся, раскрыл бы шторы и посмотрел, как стихия охватывает и скрывает за собой густой лес горы. Завтра сугробы станут еще больше и дети гибридов будут строить вокруг поместья новых снеговиков.
С головой закутавшись в толстом одеяле, лица Люси почти не было видно, кроме закрытых глаз. Нацу аккуратно забрался под одеяло и задумчиво смотрел на этери. Она еще не спала, но стоит ли ее отрывать от минут спокойствия, что для них были на вес золота. Да и предстоящий разговор должен пройти в здравом сознании.
— И кто к тебе приходил? — посильнее закутавшись, Хартфилия взглянула на Драгнила. Днем к ним приходил этериас. Нацу ворчал, дали ему отпускной и сами лезут с работой, будто он и без этого ничего не делает (он все еще периодически проверял документы и отчеты приближенных). Через два часа совещания, она из вежливости осведомилась, что именно от него понадобилось. Нацу серьезно сказал, что им двоим нужно будет потом поговорить.
— Дреяр, он глава в Министерстве, — Люси поморщилась, услышав знакомую фамилию. Нацу примолк и нахмурился. При разговоре с ней она все чаще видела у него подобное выражение лица — напряженное и смятенное. Внутренняя борьба и нежелание говорить отражалось на его лице. — Дело в том, что твои исповедницы решили перерыть правила о соглашении мира и внести в них свои коррективы, связанные с вами. Мол, в договоре говорится о людях, а вы, исповедницы, отличаетесь от них, и правила соответственно тоже должны отличаться. Лаксус долго скрывал конфликт от нас, глав, потому что это, откровенно говоря, бред, и я с ним согласен, — Драгнил нахмурился сильнее и стал тереть пальцами переносицу, выражая недовольство от предстоящего геморроя. — Испокон веков исповедниц причисляли к людям, да вы сами себя, вроде как, называете «человеки», так с чего вдруг сейчас это уже не так?! Что у твоих сестер в голове?!
Нацу всплеснул руками и огонь на факелах и свечах вслед вспыхнул, полностью осветив комнату, отчего оба зажмурились. Драгнил раздраженно промычал и обратно скрестил руки. Ему никогда не нравились исповедницы, и дело не в сложенных ролях вечных врагов — он считал их чокнутыми. Зациклены на своей войне и праведности, попробуй только не так на них посмотреть или сказать что-то, беснуются хуже демона. Чего стоит вспомнить приезд Хартфилии — она была враждебна к любому его действию, словно он омерзительное насекомое, и до безумия гордая, еле-еле уломал на маленький шажок к компромиссу (правда и он оказался бесполезен, после некоторых событий, от которых у него остался шрам на ноге), — а ее подруга Эзра или Эрза, ему было плевать, как правильно, до мозга костей была истиной исповедницей. Он не удивится, если именно она начала всю эту чушь.
Люси выбралась из-под одеяла, тихо хмыкнув из-за боли в ладонях, перевязанных бинтами, и придвинулась к демону ближе, желая узнать больше. В сердце поднялось волнение и тягостная скука по родному дому, где не была уже словно вечность. Она вовсе забыла о сестрах и не ожидала, что они так напомнят о себе. Заметив нетерпение этери, Нацу тяжело вздохнул, успокаиваясь, хотя внутри все еще бушевало пламя негодования и злости, и сморщил нос.
— Лаксус пытался уладить все, ведь очевидно, что ни я, ни Зереф, ни Гажил, не станем ничего изменять, из-за каких-то мелких капризов охотниц. Впрочем — удивительно! — они согласились, с одним условием: мы им вернем тебя, — Нацу откинул голову и поджал губы.
— Однако правил про обязательное возвращение этери не существует, так что если… — запнулся. Он колебался и не мог ничем это скрыть от Люси. — Если ты захочешь остаться здесь со мной, Люсианом и Люком, то ты никуда не поедешь.