— Все будет хорошо, — прохрипел он.
Закрывая глаза, уже навсегда, Игнил подумал, что хотел бы увидеть улыбку Люси. Но он не был расстроен. Он слышал и знал — с ней все будет хорошо. Люси и мальчики выживут. Большего ему не нужно было.
***
В комнате был полумрак. Окон, как и практически во всех комнатах, не было, только зажженная старая свеча с потекшим воском с мелким огоньком, что колебался на легком ветерке в комнате, и стань он чуть больше, огонь тут же затухнет. На стены отбрасывалась огромная тень Нацу.
Ему нравилась темнота, еще с детства, когда все дети боялись. Он не боялся того, что скрыто в ней, он мог узреть это в любую секунду, стоило просто зажечь огонь. Ему нравилось, что он может стать тем, кто прячется в темноте. Его стихия огонь — он всегда горел в нем изнутри, что отражалось в его характере, — он яркое пятно, его невозможно не заметить. Но иногда Нацу хотел спрятаться. Побыть один наедине с собой, чтобы никто не смотрел на него с сочувствием, не жалел его, будто он все еще тот восьмилетний мальчишка. Только темнота принимала его таким какой он есть, окутывала руками, и прятала в себе. Никто, кроме нее, не видел их, страхи и страдания, что отпечатанные на сердце не исчезали.
Сейчас Драгнил хотел поглотить тот мелкий огонек, настолько мелкий, что он даже не почувствует его вкуса. Однако тогда он ничего не увидит, испугается и спрячется. Нельзя! Он решился и пойдет до конца.
Перед ним лежала железная шкатулка, в ее красном бархате браслет. Цепочка с подвеской из темно-синего цвета с отблесками белого, на котором выведены символы, до сих пор не стертые. Точно такой же браслет все еще висел на его руке, уже двадцать три года, со смерти отца, он не снимал его. Эти браслеты сдерживали огромную силу проклятья Драгнил, что в один момент резко передалась ему. По его вине. Его незрелое тело не могло справиться с приобретенной силой, о которой он тогда так мечтал, риск, что он не справившись сожжет самого себя, был слишком велик.
Однако пять лет назад дядя разрешил ему снять один из браслетов. Он был уже готов удержать под контролем половину проклятья. Первые месяцы были сложными: с браслетами он управлял лишь малой долей проклятья, и тогда она вновь свалилась на него огромным потоком. С нуля он обучался управлением проклятье, пока его ровесники обращались с собственными проклятьями такой же силы без труда. Сдержанность и контроль, которые нельзя было отнести к Нацу ни в каком-либо ключе, тогда стали его главными связующими меж ним и силой.
А теперь Нацу был готов снять второй браслет и, наконец, перестать от них зависеть. Стать властным над собой, своими силами, телом и жизнью. Нацу хотел стать взрослым и показать это дяде, не прекращающим опекать его, как ребенка.
Нацу не подозревал, что после сегодняшнего дня, ему слишком быстро придется стать по-настоящему взрослым.
Вот только, воинственный настрой не способствовал — руки Нацу дрожали. Он не боялся новой силы: огонь ему больше не навредит, его истинная ипостась практически развилась полностью, а как научиться управлять ей, он знал. Он боялся иного.
Нет! Он не должен медлить, не сделает сейчас, не сделает никогда. Он никогда не будет готов, но лучше от воспоминаний, что несли в себе браслеты, избавиться быстрее, пока они погубили в нем что-то еще.
Браслет, медленно снятый с руки, держал в пальцах огненного этериаса, перед тем как быть небрежно откинутым на стол рядом со шкатулкой. В первую секунду казалось, что все хорошо, ничего не изменилось, а потом Драгнил почувствовал удар, где-то внутри в нем что-то взорвалось и выбило дух. Он не держал себя, резко упал на пол, и тяжело задышал. Сила, много силы, вновь завладела его телом и выбивалась из него. Огонь появлялся на коже, совершенно не раня, но неприятно обжигая разбегался по телу и горел. На глаза наворачивались слезы, они стекали бы по щекам, не испаряясь раньше. Нацу трясло. Он словно вернулся в тот самый день, когда решил испробовать чертов ритуал. В день, когда сила его отца наполнила маленькое тельце. Нацу было страшно и больно. Он не ожидал такой силы, не ожидал, что потоки родного огня начнут пугать, не ожидал, что они будут убивать его.
Обняв себя, Нацу склонился вниз. Он не осознавал, что происходит — в этот момент он был восьмилетним мальчиком, не знавшим какую ошибку он совершил. Он был напуганным ребенком, он надрывно плакал и взывал:
— Папа! Папа! Папочка!..
***
Этериас сидел в карете. Рядом лежали документы, до которых он так и не дотронулся за поездку, предпочитая невидящим взором наблюдать за быстро проплывающем и неинтересным пейзажем. Раньше бумаги Нацу старался заполнять, пока ехал домой, чтобы подольше поспать или провести время с Люси, если та его ждала. Теперь же, когда работы становилось меньше, и домой он не приезжал посреди ночи, в этом не было нужды, наоборот Драгнил это делал специально, чтобы дома была работа и он смог обоснованно закрываться в кабинете, прячась от равнодушия исповедницы, что с каждым днем становилось все больнее и тягостней. Он хотел дотронуться до Люси, переплетать в пальцах волосы, обнимать и целовать. А еще он хотел дотронуться до круглого живота, почувствовать пинок под ладонью, услышать мягкий голос при прочтении сказки и поговорить или поспорить с Люси о будущем и их детях. Нацу скучал по Люси и детям, и во время поездки домой мечтал, что Люси его ждет и встречает с улыбкой, потому что хочет спать, но засыпать без него она не может, ей одиноко и холодно.
Нацу мечтал о счастливом будущем вместе со своей этери, и продолжал мечтать, правда теперь это были пустые мечты: этого никогда не будет. Люси его не простит.
Карета остановилась, и Драгнил подумал, что он приехал слишком рано. Взяв бумаги, он вылез из кареты, что остановилась напротив входа в поместье. Факелы около двери зажглись, освещая путь прибывшему.
Нацу не хотел заходить внутрь, зная, что там его ожидает ненависть и холод. Он нарочно медленно поднимал ногу, наступал на землю, где все еще лежал хрустящий снег, и смотрел на звездное небо, на котором появлялись звезды, напоминая пляж с бесконечным множеством песчинок. «Люси бы понравилось», промелькнула мысль. Возможно, с вопроса о сегодняшнем небе можно начать разговор, если его не проигнорируют, как происходило уже больше недели.
Нацу сделал еще пару шагов к дому, придумал, что скажет Хартфилии, если они все-таки увидятся, и настроился просидеть пару часов за бумагами. Он спланировал свой вечер.
Нацу не ожидал, как быстро его планы рухнут.
Дыхание резко стало спертым. Внутри произошел будто взрыв, легкий, щекочущий. И хоть и небольшой, прилив сил наполнил тело энергией и на секунду огонь загорелся на коже. Бумаги выпали из рук. Кровоток слышался в ушах, зрачок сузился, дыхание не восстановилось. Нацу не чувствовал. Он больше не чувствовал, как к нему перетекает сила проклятья. Невидимый поток, что соединял его и Игнила, развеялся.
Нацу качал головой. Он понимал, что это значит, но не принимал, казалось, что ничего не исчезло. Он шептал «нет», когда что-то в его душе ломалось и медленно, будто под пытками, резало, оставляя новые глубокие порезы, что будут заживать очень долго и очень больно.
Нацу не знал, что ему делать и куда идти. Он был напуган и растерян. Пока не услышал громкий крик, не принадлежавший человеку. Резко повернув голову, что хрустнули позвонки, в сторону звука, он почувствовал запах крови. Нацу сорвался. Моментально его тело стало приобретать этерские черты, из тела выходил огонь, ускоряя его. Он бежал куда вел его запах, и появившиеся еле ощутимая, но не оборвавшаяся связь с мальчиками. Драгнил не видел преград: промерзшая земля трескалась и оставляла его следы, а все что стояло на пути тут же сгорало в пламени боли.
Он остановился один раз, когда издалека, сквозь голые столбы высоких деревьев, увидел свою этери, что лежал на земле, и над ней нависал дядя с рогом, проходящим сквозь грудь. Рядом бесновались трое велнусов, что оглушали четкий слух своим криком. Один из них, с раздробленным внешними черепом, подбежал к паре, и схватив этериаса зубами, откинул его в сторону. На демона сразу налетели остальные велнусы, что шустро стали разрывать тело, поедая.