— Что?! — гость повернулся к моему отцу, до такой степени пьяного и побитого, что невольно скривилась. Опять вляпался.
Да что за наказание такое?
— Да она врет, — промычал он, махая на меня рукой. — Приходили за ней вчера.
— Это вчера, а сегодня новый день. И я не вру: это моя квартира и мне очень не нравится, когда в ней чужие.
— Да за решеткой она… будет. Куда ей… Тачка богача в хлам… — хрипел кое-как батя, уткнувшись лбом в стол с закрытыми глазами. Почти спал. Скоро упадет на пол.
Мужчина продолжал сканировать меня, что-то прикидывая в голове. Особенно настораживало, когда он злобно скривился. Очень страшно выходило.
— Прошу вас уйти, — повторила я, проклиная все на свете. От этого уйти будет сложнее…
— А ты, я смотрю, ничего так.
Стало не по себе от его слов и от его грязного липкого взгляда. Но судьба научила с такими людьми быть осторожной. Тем более подвыпивший. Прирезать может. С паяными лучше вежливо и по делу. Они невменяемы, алкоголь затуманивает разум. А этот еще и опасный.
— Если не уйдете, я вынуждена буду звонить в полицию.
— И что? Что потом, кукла?
— А вы себя на мое место поставьте. Порадовались бы?
— Смотрю не робкого десятка, да? Ну что же… сильно не зазнавайся. Сегодня у тебя есть все, а завтра… ничего.
Не сказал, а пообещал. И видела, что может и хочет.
Гнида.
— Уходите.
— Да уйду я. Уйду, — грубо рявкнул и пошел на выход, на секунду останавливаясь, чтобы посмотреть мне в глаза.
Не двигалась, не отворачивалась, просто смотрела. Ждала, когда он свалит, и желательно без резких движений в мою сторону.
— Еще увидимся, — услышала и поняла, что проблем у меня стало больше. И все по одной причине — батя.
Вспомнишь, оно и сплывет. Послышалось бурчание, а затем возмущенный рев:
— Ты куда? А как же помощь? Ты же обещал.
Мужчина как-то истерично засмеялся. Он небрежно вытащил из кармана брюк набитый кошелек и вытащил несколько красных купюр. Некоторое время стоял, а затем бросил на пол.
— Не боись, я слов на ветер не бросаю.
Сказал не ему, а мне. Я так расценивала.
Ушел он тихо, спокойно. И дверь нормально прикрыл. Я же стояла с какой-то непонятной обреченностью. В груди сжималось сердце от поганого предчувствия.
Вроде молодая, но людей я всяких видела. И хоть дед учил, но иногда учишься только на своих ошибках. Сейчас я допустила где-то ошибку. И вроде не оскорбила, но все же он не отступится. У него планы на мою квартиру. Будет думать.
Стальнов собирал дрожащими руками купюры и заталкивал их в карманы, но у него не получалось. Выпадали.
Как же он мне был противен.
Проклятье!
— Кто ты такой, чтобы мою квартиру отдавать? — спросила с рычанием, желая его выкинуть. Но это бессмысленно, мать вновь его притащит, а перед этим изведет обидами и словами.
— Да ты… да ты… теперь… того, ага, сядешь, — промямлил он, наконец засунув деньги в карман. Справился, чему был рад, поэтому улыбался во весь рот, показывая гнилые зубы.
Вот. У всех отцы как отцы, а мне даже стыдно его так звать. Не понимала, что вот в ЭТОМ ЧУДОВИЩЕ такого хорошего нашла мать? Ну что? Она ведь его боготворила.
— Я не «того», уладила вопрос. Так что… — меня трясло, — пошел вон!
— Настя! — подала слабый, но недовольный голос мать, сидя на диване, странно скрутившись.
Нахмурилась. Странно как-то сидела и еще шалью укрылась. Тут так душно, дышать нельзя, а она с головы до ног укрылась. Повела головой и медленно поплелась к ней.
— Настя… — мать выставила руку, желая сказать, но ей было тяжело. Она часто задыхалась, когда быстро говорила. Ей нужно медленно и с расстановкой.
В глаза бросился красный след на щеке. Такой же я Орлову вчера влепила, только сильнее. Сегодня он был под штукатуркой, но я точно видела отличный фингал. А тут… совсем недавно.
Мразь. Опять ударил.
Потянулась к ее шали, желая содрать, чтобы посмотреть, что еще есть, но тонкие пальцы матери оттолкнули мою руку.
— Оставь меня!
— Покажи!
— Не твое дело, а наше, — сдавленно выкрикнула и отвернулась. — И ты… не должна была выгонять Алексея.
Закрыла глаза на мгновение, заставляя себя молчать. Я же хотела, чтобы она меня выслушала, но если взорвусь, она расплачется и не будет неделю говорить со мной, словно я самый злейший враг. Молча прошла к другому концу дивана и села.
Устала. Как же я устала от этого домашнего дурдома!
— Мам, посмотри на себя.