— Но у меня есть вещи…
— Эти вещи тебе нужно будет выкинуть. Они не соответствуют твоему новому статусу.
У меня появился статус? Я, конечно, это понимала, я же вижу, куда приехала, но мозг все никак не свыкался с мыслью о том, что теперь у меня будет все иначе.
— Хорошо, — я кивнула, соглашаясь с тем, что сейчас уже эта одежда может быть неуместна. Она никак не совмещалась с этим домом. — можно сейчас ехать?
— Да, я тогда сейчас переоденусь и пойдем к машине, нам для такого случая даже Сашу выделили. Покупок будет много, поэтому водитель и носильщик в его лице нам будет просто необходим.
Просторный кабинет, солнце смотрело в большие окна, расположенные от пола до потолка, освещая пространство. Все в этом кабинете говорило о престижности и занятости своего хозяина. Работа отнимала все его время, а порой, и время, положенное сну. Такая крупная компания требовала развития, иначе начнет сдавать свои позиции и придастся регрессу.
Большую часть рабочего стола с некоторых пор занимали стопки неосмотренных бумаг. Незапланированные разборки с удочерением, сменой паспорта из-за фамилии, заставили потратить на себя больше времени, чем хотелось. Судебный процесс вообще выбил из колеи своими необоснованными выводами и глупыми условиями для принятия нужного решения. Дмитрий имел все и со всех сторон мог обеспечить ребенка необходимыми нуждами, и даже больше. Зачем для этого ему жена, он не понимал.
Благо, закон на его стороне и второй родитель по всем порядкам был необязателен.
Теперь, когда девочку получилось забрать, она официально является его ребенком, можно вернуться к делам, которых, к слову, стало втрое больше.
— Дмитрий Алексеевич, к вам пришел Василий Алексеевич, — прозвучал голос секретарши из селектора.
— Он записан? — спросил мужчина, отрывая взгляд от бумаг.
— Нет.
— Тогда пусть запишется и придет в назначенное время. — устало заключил Дмитрий, прекрасно зная, что нежданный гость в приемной его слышит.
Дверь распахнулась и в кабинет вошел высокий мужчина сорока лет. Пройдя к столу, он устроился в кресле напротив. Лицо его было хмурым, а взгляд из-под очков смотрел осуждающе.
— Мне уже к родному брату без записи нельзя, — голос звучал строго, отчитывающий тон Василий применял крайне редко, лишь тогда, когда собеседник сильно выводил его, человека устойчивого и терпеливого. — до тебя не дозвонится, попасть к тебе уже неделю не могу, либо в офисе нет, либо совещание. Два раза к тебе домой приезжал и оба раза Маргарита открывала и говорила, что дома тебя нет. Ты арабский шейх? У тебя запись на два месяца вперед. Что происходит?
— Моя компания выходит на мировой рынок, дел очень много. — бесстрастно ответил Дмитрий, откидываясь на спинку кресла. — Что ты хотел?
— Я по поводу финансирования моей клиники хотел поговорить… — начал было Василий, но осекся. Его взгляд сузился и стал пристальнее. — я не спросил. Как там моя племянница? Получилось забрать?
— Я забрал.
— Хочешь поговорить об этом? — слегка наклонив голову, по профессиональному спросил Василий.
— Началось, — закатил глаза Дмитрий. Ему никогда не нравились эти приемы. Он больше не маленький глупый мальчишка и научился выявлять манипуляции старшего брата, но осадок остался и порой напоминание о том, что умеет делать Василий с разумом человека, его злило. — я не твой пациент, ты в моем кабинета, не наоборот, поэтому отвали с этим всем.
— С чем? Я как брат интересуюсь…
— Заткнись, — мужчина, опершись рукой о стол, направил указательный палец на собеседника. — я тебя знаю. Хватит меня читать.
— Понял, раз ты в моей помощи не нуждаешься, то наверняка в ней нуждается… твоя дочь.
— Арина.
— Арина, да. Когда ты сообщил мне о девчонке, первое, о чем я подумал: ты очень плохой родитель. Я не представлял тебя с ребенком никогда, у тебя нет задатков, ты эгоист. И раз ты считаешь, что в помощи не нуждаешься, то девочку жалко.
— Ты хочешь сказать, мне не стоило забирать ее оттуда. Пусть сидит там, последний хлеб с солью доедает, или как еще культурней выразиться, когда как папаша, узнавший о ее существовании, имеющий возможность сделать так, чтобы она ни в чем не нуждалась, решил не вмешиваться в ее, наверняка же счастливую, жизнь в детском доме. У нее теперь все есть и жалеть ее нечего.
— Любишь же ты крайности…