Виолетта почему-то поёжилась, снова вспомнив его приход. Она прекрасно помнила его как
спокойного, чуть медлительного, красивого и порой безответственного мужчину. Смесь из
достоинств и недостатков именно и привлекла её, связав странными отношениями на целых три
года, в течение которых были как громкие ссоры, так и бурные примирения. Всё закончилось,
когда Виолетта поняла, что из этих отношений не будет никакого толку. Желание обзавестись
семьёй ещё не было назойливым, но она прекрасно понимала, что рано или поздно оно таковым
станет.
Она вышла на кухню, чайник давно закипел, но привычный кофе закончился, пришлось глотать
ненавистный чай. По утрам особенно есть не хотелось, поэтому Виолетта убеждала себя, что
сидит на диете. Все убеждения исчезали под вечер, когда организм сообщал хозяйке о том, что
пища ему всё же необходима. В будние дни получалось как-то избегать неправильного режима
питания, но в выходные – никак.
Она вздохнула, допила чай, напомнила себе о книге Каталинской, потом ещё припомнила, что
давно не была у матери. Мать обычно звонила сама и говорила, когда Виолетта должна у неё
появиться, но тут что-то звонков не было. То ли хватало и так забот, то ли попросту о дочери
позабыли.
Повзрослев, Виолетта привыкла к такому отношению. Если в детстве оно граничило с
трепетными, даже истеричными попытками следить за каждым её шагом и вдохом, то стоило
перешагнуть двадцатилетний рубеж, как всё изменилось. У Виолетты всегда возникало странное
ощущение, что миновала какая-то огромная опасность, и мать сумела с себя сбросить постоянное
напряжение, выпустив дочь в море самостоятельной жизни.
В горле стало вдруг кисло. Виолетта поморщилась и глянула в чашку, будто зрительно могла
определить, какая дрянь даёт такой привкус. Когда обнаружить ничего не удалось, она выплеснула
остатки в раковину и, вымыв чашку, поставила на место. Они с Кирой направляются не в пустыню,
если слишком припрёт, можно будет перекусить в кафе.
В комнате она сменила полотенце на рубашку и джинсы, убрала волосы наверх, скрутив жгутом, и
наложила косметику. Хоть кошмары пока не возвращались, круги под глазами не собирались
никуда исчезать.
– Вполне строга и душевна, – отметила она.
Перед самым выходом в сумку полетела книга с красной обложкой. Однако Виолетта не заметила,
что исписанный почерком Каталинской листок выпал на пол возле полки с обувью. И отыскать его
получится спустя несколько дней.
Добраться до проспекта Вернадского удалость достаточно быстро, что для Виолетты было
редкостью. Последнее время ей крайне не везло, и прибыть куда-то в срок становилось почти
непосильной задачей. Снова вспомнился Игорь, который предпочитал оставлять собственное авто
в гараже, потому что, как он любил говорить: «Хочешь потратить время? Тогда возьми мою тачку».
В отличие от Игоря, Виолетта была бы не против иметь свою машину, но пока на это не было
времени и толкового консультанта, который бы помог с выбором. А покупать авто наобум,
доверившись исключительно сладким речам продавцов, Виолетта не хотела. На проспекте кипела
жизнь, воздух был наполнен запахом осени: листьев, ветра и дыма. Каталинская почему-то
выбрала «Капитолий» и наотрез отказывалась идти куда-то в другое место. Виолетта бродила
возле него, порой заглядывая в окна, наблюдая отвлечённую суету множества людей. Каталинская
опаздывала. Виолетту это совсем не удивляло; если бы кто-то попросил охарактеризовать подругу
тремя словами, то это были бы: коса, психология и опоздание. Даже бессовестное и талантливое
опоздание, потому что регулярно опаздывать в любой уголок Москвы – это надо уметь.
Виолетта поддела носком туфли камешек на дороге и пнула его вперёд. Ждать уже надоело, но
ничего иного не оставалось. Она обернулась и уставилась через стёкла, в зал торгового центра.
Никого не было. Точнее, люди шли по своим делам, никто специально не разглядывал мерившую
шагами улицу женщину в рубахе и джинсах. На мгновение Виолетта заметила какую-то странную
тень, будто кто-то стоял сзади. Но солнце скрылось за тучами, тени просто не могло быть.
Виолетта вгляделось в своё отражение в стекле. Подняла руку, чтобы убрать за ухо прядь волос,
рука вдруг стала чёрной от кончиков пальцев до локтя, будто окуналась в чернила.
Черноту прорезали тонкие белые полоски. Они зашевелились словно живые, поползли к шее. От
каждой белой полосочки тянулась чёрная нить, будто не желая отпускать. Она ничего не