Бандита затащили внутрь, посадили на стул, и Фима связал ему руки за спиной каким-то пожелтевшим от времени, но все еще крепким шнуром, найденным тут же.
— Спасибо тебе, Егор, — сказал я, — больше тебя не держим.
— Слушай, Витя, — начал он. — А че у вас тут за сборище?
— У меня охранная фирма своя. Людей, вот, нанимаю.
Лицо Егора стало задумчивым, и он отвел глаза.
— Ну понятно че к тебе бандюки цепляются. Конкурент, типа.
— Я не бандит, — повторил я. — У меня все законно и честно. Никого не крышуем. Только охраняем по договору.
— Слушай… Да мне сейчас работа нужна…
— Тебя взять не могу, Егор. С судимостью в охранники нельзя.
— Понимаю, — он кивнул. — Я тут ненароком подслушал разговоры друзей твоих. Обсуждали ремонт в вашем помещении. Может, вам нужен штукатур?
— А ты штукатур? — Хмыкнул я. — Не помню я, чтобы штукатуры возили в машинах автоматы Калашникова.
— Времена такие, сам знаешь, — он пожал плечами. — В молодости я часто на стройках работал с дядькой. Он меня и научил штукатурному делу. А так я много, где бывал. Даже в Афгане успел пострелять в самом начале войны. А автомат… Как приехал в город, сразу наехала какая-то гопота. Ну я и купил себе ТТ у местных барыг. А потом глянул, да и автомат прихватил, на всякий случай. Да только остался без лэве почти. Вот ищу теперь, куда бы приткнуться.
— Ну ты подожди чуток, — сказал я. — С остальными. Щас с этим делом закончим, тогда уже с тобой.
Егор кивнул и пошел в спортзал. Скромно сел на лавку для жима лежа. Заговорил с кем-то из тех, кто пришел наниматься в Оборону.
Поникший Мирон сидел на своем месте. Он слабо водил плечами, словно бы стараясь поудобнее разместить за спиной связанные руки, которые наверняка уже затекли.
— Ну? — Спросил у меня Женя шепотом. — Че делать с ним будем? Грохнем?
Степаныч поджал губы, услышав Женины слова.
— Да черт его знает, — сказал Степаныч. — Мокруха — дело гадкое. Потом не ототрешься. Проблем будет куча. Вон, Фима до сих пор трясется, переживает, что к нему нагрянут менты.
— Сначала, — шепнул Степанычу я, — мы Мирона используем. А там уже посмотрим.
Степаныч нахмурил свои пушистые брови. Задумчиво посмотрел на Мирона.
— Ну и че ты, Витя, задумал?
— Мужики, — позвал я всех остальных.
Фима с Женей приблизились, мы стали в кольцо.
— Мясуховские от Обороны теперь не отстанут. Будут меня доканывать. Надо как-то Горелого отвадить, что б отстал.
— Как? — Спросил Женя.
— Пока не знаю. Но, может, чего-то с этого вытянем. Допросим, а там уж думать будем.
— Ну лады, — согласился Степаныч.
— Щас мы его для убедительности сначала припугнем, — начал я. — Это он только строит из себя крепкого орешка. А щас впечатлится — заговорит. Кому охота помирать за чужое бабло?
Все согласились, и тогда я начал уже громким голосом:
— Короче, ща будем решать, грохнуть его или мож, что другое придумаем.
— Что ж ты придумаешь, Летов? — Поднял голову Мирон. — Грохнете вы меня. Че ж я, по вашим харям не вижу?
— А это, Мироша, уже будет зависеть от того, че ты нам интересного расскажешь.
Мы подошли к Мирону, сели кто на чем: Фима подвинул маты, занимавшие стол, и опустился на освободившееся место; Степаныч присел на старый пузатый телевизор, стоящий у стенки; Женя, кряхтя, расположился прямо на стопке матов, вытянул заживающую ногу. Я остался стоять перед Мироном. Достал ПМ.
— А что тебе рассказать? — Понуро бросил бандит. — Что тебя Горелый хочет хлопнуть? Так это ты и сам должен был понять. А больше ничего я не знаю.
— Что знаешь о делах Горелого? О терках? Может он с кем закусился? Или еще чего?
— Да нет у него ни с кем терок, — чуть не сквозь зубы проговорил Мирон. — Так, мелочь одна. У нас все схвачено. Черемушенские разбиты. Кирпичный их с боков подъедает. Наш бизнес идет. Тишь да гладь.
— Ну, — я переложил ПМ из руки в руку и обратно. — Раз уж ты такой бесполезный, придется тебя вывозить. Ты грохнуть меня пытался, Мирон. Тут уже без вариантов.
— Все претензии к Горелому, — сказал он. — Я только исполнитель. Лично против тебя ниче не имею.
Говорил он ровным и будто бы спокойным голосом. Но видел я, как лицо Мирона побледнело. Запекшаяся кровь на его лбу проявилась ярче на фоне побелевшей кожи. Большой синяк на глаз и половину щеки, тоже поменял цвет с ярко-пунцового, на просто насыщенно-синий. Мирон боялся. Страх дрожал также и в его глазах.