— Глупости, — отмахнулся американец. — Договор соответствует положениям гражданского кодекса.
— Не всем, — улыбнулся Шнепперсон, показав немного щербатый рот.
— Не может быть, — хмыкнул американец.
— Еще как может, — кивнул Шнепперсон. — Если проанализировать новый договор, налицо злоупотребление правом. Новые пункты прямо-таки кричат, что добавлены, исключительно чтобы навредить второй стороне сделки. То есть нам. Они ни чем не обоснованны. Никак не подкреплены фактурой и выглядят просто как прихоть.
— Еще раз, это глупости, — Нойзман напрягся. — Я не вижу в них ничего особенного. Это всего лишь…
— Хватит брехать, Нойзман, — прервал я американца. — Не притворяйся. Ты просто хочешь усложнить мне жизнь.
— Во-первых, — начал Нойзман. — прерывать собеседника — это не вежливо. Во-вторых, да, хочу. Но какая разница, если бумаги соответствуют закону. Если вы против — можете обратиться в суд.
— Хорошо, — пожал плечами Шнепперсон. — Мы таки не против судиться. Вот.
Юрист взял свой портфель, принялся рыться в нем. Извлек папку из серого картона. Шлепнул ее на стол Нойзмана.
— Что это? — Нахмурился Нойзман.
— Судебная практика, — пояснил я.
— А именно дела, в которых фигурирует злоупотребление правом. Как раз как в нашем случае. И, я думаю, этот факт можно доказать в суде. — Шнепперсон сделал задумчивый вид. — Шнепперсон доказал бы.
Нойзмн помрачнел. Кажется, он не ожидал, что мы перейдем в контрнаступление.
— Хотите судиться? — Спросил он.
— А ты? — Я хмыкнул. — Мы готовы. Идем в суд, если надо. Трать на это деньги, подкупай судей. Процесс будет небыстрым. Как раз успею заключить договор с вагонзаводом. Тогда мне нахрен не нужен будет твой комбинат, а ты останешься без охраны. Вышестоящее начальство не погладит тебя за это по головке.
Американец зло поджал губы. Уставился сначала на меня, потом на папку Шнепперсона.
— А вы смелый, Летов, — сказал он. — Но мне интересно узнать, как вы запоете, когда потеряете свою контору. Я…
— Контора в моей собственности, — перебил его я. — Мы с Брагиной уже провели куплю-продажу. Имущество сейчас регистрируют.
Для Нойзмана это был удар ниже пояса. Американец злобно зыркнул на меня.
— Твоя ложь не поможет тебе, Нойзман. Делай что хочешь, но в твоих планах я участвовать не буду.
— Позвольте, — вмешался деликатно Шнепперсон.
— Что⁈ — Грубо гавкнул на него Нойзман.
— Тише, следи за тоном, — проговорил я, глядя американцу в глаза. — Ты говоришь не со своим подчиненным.
Лицо Нойзмана сделалось еще жестче. Черты его обострились. Он выходил из себя и даже не пытался этого скрывать. Американца бесило, что его план мало по малу срывается. Его злость меня даже порадовала. Мерзковатая ухмылка с концами стерлась с физиономии американца.
— Что ты хотел сказать, Шнепперсон? — Обратился я к юристу.
— Вот тут наш ответ на ваше письмо, — юрист робко положил на стол свою печатную «поэму». — В нем полностью раскрыта наша позиция по данному делу. Письмо одновременно является и досудебной претензией.
Он стал листать страницы, пока не добрался до самой последней.
— Вот. Мы требуем сохранить договор в первоначальной редакции. Иначе готовы обратиться в суд за защитой наших прав.
Американец мрачно посмотрел пункты под большим, печатным словом: ТРЕБУЕМ.
— Я ознакомлюсь с ним, — сказал он холодным как сталь голосом. — Вы свободны. На этом наша встреча окончена. Уходите из моего кабинета. У меня есть еще дела.
— Подожди за дверью, Шнепперсон, — попросил я. — Пожалуйста.
Юрист кивнул, воспитанно кашлянул. Потом встал, собрал свои бумаги и вышел из кабинета.
— Я сказал, уходите, — напомнил Нойзман. — Вас это тоже касается, Летов.
Я подался к американцу, пристально посмотрел ему в глаза.
— То, что ты наплел Марине, не помогло. Твоя бесхитростная ложь попала в молоко. Ты нас не разделишь, Нойзман. Как бы ни старался. Да и весь твой план летит псу под хвост.
Американец надул ноздри своего тонкого, прямого носа. Неприятно поджал губы. Однако он не ответил мне. Ему просто нечего было сказать.
— Сейчас я скажу тебе, как будет, — продолжил я, откинувшись на спинку. — Мы продолжим работать на комбинате на прежних условиях. Мне плевать, что ты директор, Нойзман. Я не выпущу с предприятия ни единой левой машины. Ни единого зернышка без документов. Недам ни единому помещению, не отмеченному на плане охраны, появиться внутри комбината. Чтобы ты там ни задумал, я тебе не позволю это осуществить.
— Вон, — прошипел он.
— Или же мы можем отправиться в суд, — продолжал я, проигнорировав его слова. — И в худшем случае ты останешься без охранного агентства. Это будет твой небольшой промах. Думаю, начальство такого не оценит.
— Вон! — подскочил Нойзман, указав пальцем на дверь. — Уходите! Или я вызову охрану!
— Я здесь охрана, — проговорил я, не поведя ни единой мышцей на лице. — И кто уйдет, мы еще посмотрим.
— Holy shit… — Протянул Нойзман, когда Летов со своим комнатным юристом вышли из кабинета. — Okay. Moving on plan B…
Американец устало опустился за свой стол, взял трубку рабочего телефона, зажал быстрый дозвон.
— Кристина? Золотце мое, — начал он, когда трубку на том конце подняли. — Зайди ко мне, будь добра.
Следующие несколько дней мы просто ждали. Ждали и работали в штатном режиме. Казалось, больше всего ответа с комбината ожидает именно Шнепперсон. Юрист будто бы поймал волну азарта.
— Это будет такой процесс! Такой процесс! Вы даже себе таки не представляете! — То и дело твердил он всем.
О чем бы ни зашел разговор с юристом, он всегда оканчивался обсуждением дела масложиркомбината. Корзуна даже стало это подбешивать, и он весьма грубо осаживал юриста каждый раз, когда тот снова заводил свою шарманку.
— Да будь ты с ним полегче, — говорил я тогда Жене. — Не видишь, человек горит своей работой. Что тут такого?
В конце очередного совершенно рутинного рабочего дня я вышел из конторы, направился к Пассату. За мной вышли Шнепперсон, Степаныч и Фима. Женя сегодня дежурил на складе. Я должен был развести всех по домам, ну и отправиться отдыхать сам.
Однако мое внимание привлекло какое-то копошение у гниловатых красных жигулей, стоящих на обочине, метрах в тридцати от нашего парковочного кармана.
У машины тёрлись несколько мужчин. Их было трое, все одетые в спортивные штаны и футболки, они с кем-то оживленно разговаривали. Закрывали собеседника спинами.
— Отстаньте! — Неожиданно из их группы послышался женский голос. Голос звучал напугано.
Я переглянулся с вышедшими на улицу Степанычем и Фимой. Шнепперсон бросил обеспокоенный взгляд на гопников.
— Там происходит что-то плохое, — проговорил он дрожащим голосом. — Шнепперсон прямо-таки чует.
— Да что вы делаете⁈ Уберите руки!
— Да ладно тебе, краля. Мы тебя просто покатаем да дома высадим!
— Ну! С нами тебя никто и не тронет!
— Пойдемте, — сказал я и решительно зашагав к толпе.
Не сказав мне ни слова, Степаныч с Фимой пошли следом.
— С дороги, — ледяным тоном приказал я, расталкивая гопников.
— Ты че, попутал⁈ — Крикнул один из них, лысый, носивший на лице уродские солнцезащитные очки с узкими линзами.
В следующее мгновение очкарик выхватил из кармана складной ножик — китайскую выкидуху на пружине. Лезвие щелкнуло, острие посмотрело на меня.
Я же, краем глаза увидел девчонку, из-за которой начался весь сыр-бор. Это была Кристина, секретарша Нойзмана. Девушка, одетая в обтягивающую бедра юбку и белую блузку, приперлась сюда, почти на промзону да еще и совсем одна. Хреново. Для местных гопорей она, считай, надела на шею табличку со словами: «возьми меня».
Я глянул на нож гопника, а потом просто выбил его у него из пальцев небрежным хлопком. Ножик загрохотал по асфальту тротуара, оставив своего хозяина в замешательстве.