— Я многое о тебе узнал. Ты ж не первый раз в таком месте себя так вела. Ты…ты чего добивалась? Чтоб тебя поимел тот, кто сильней окажется?
Правильно. Он пасовать не будет. Лучше нападать.
— А на сестру за что набросилась? Тебе ее совсем не жалко? Она для тебя все делает, а ты?
— Ты ничего обо мне не знаешь, Григорий! Не лезь! — она встала, воинственно руки в бока уперла, — Уйди с дороги!
— Не уйду! — он ее легонько толкнул, и девушка снова оказалась, сидящей на его кровати, — Я о тебе знаю все! Знаю, что тебе больно! Знаю, что ты весь мир сейчас винишь и ненавидишь! Знаю, что сама себя разрушаешь!
Она смотрела во все глаза на него и, кажется, не знала, что сказать.
— Ты… ты не знаешь… не знаешь… — она качала головой, и снова заплакала.
Только теперь не от страха. А от боли. Он, шестым чувством это различить сумел. Ее боль остро, как ножом через него насквозь прошла.
Гриша присел к ней на кровать. Обнял. Прижал к себе. Пересадил к себе на колени и обнял крепче.
Она клубочком свернулась и завыла. Ему в грудь завыла. А у него от этого воя, от этой боли остановилось сердце и волосы дыбом встали.
Бедная! Как же… как же он в ней эту боль, такую страшную и огромную не рассмотрел?
Что он там говорил, что не контролирует она себя?
Он ошибся. Контролирует. Просто сил у нее больше нет. Кончились. И теперь ей просто больно.
Прижал ее к себе. Погладил по спутавшимся светлым волосам.
— Ничего. Ничего. Плачь, куколка, плачь. Кричи. Дерись, если хочешь. Выпусти все, выпусти.
Он раскачивался вместе с ней, сидя на кровати, гладил по голове и приговаривал это все, уткнувшись в светлую макушку.
— Не держи в себе, куколка, отпусти. Отпусти.
Часть шестая
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Затылок ломило от боли, казалось, что кожа на голове начала неметь, если вообще такое возможно. Звенело в ушах, а руки… руки с огромным титаническим трудом шевелились, пробегая по клавишам ноутбука.
Соня старалась встряхнуться. Разминала шею, руки. Шевелила пальцами и снова начинала печатать.
Через два дня слушанье и от изобилия информации у нее голова скоро лопнет. От собственных мыслей по поводу этого дела вообще хотелось пойти повеситься, к чертям.
Как там говорится? Лучшее средство от головы — это топор? Вот ей бы сейчас этот топор пригодился бы. Самое то. Если не себе, то хоть кого-то порубить на куски и выплеснуть бешеную ярость, клокотавшую внутри и, затмившую все чувства, что там были.
А казалось, что про горе нельзя забыть, да и не забыла, оно отошло на второй план.
Боль осталась тоже…от потери, от непонимания, от, казалось бы, неразделенной любви (хотя в этом она уже не так уверена, что неразделенная), — все осталось, но где-то там, далеко.
Теперь ярость. Дикая. Первобытная. Невероятно злая и безумная.
На Корзухина. На его чокнутую жену, то ли бывшую, то ли нынешнюю. На Славика за то, что гад такой, впутал ее в это болото.
С делом Корзухина Алексея Михайловича она знакома давно, и там по сути, все уже давным-давно решено, и причем не ею самой, а чинами повыше.
Прокурорские, носом землю рыли, чтобы доказать факт кражи госсобственности и отмывки нелегальных средств, но хрена с два они там, что могли доказать. Это ж каким надо быть камикадзе, что б на такую фигуру замахнуться?
Корзухин, при желании, может в отдельно взятом регионе маленький экономический кризис устроить, а они его решили к стенке припереть?! Идиоты, мать их так, дегенераты. Можно подумать у нее другой работы нет, кроме как это их дерьмо разгребать.
Когда-то Соня в этом кайф ловила. По земле не ходила, а летала от ощущения, что она может все и всех. Над формулировками билась часами, но, когда получалось как надо…это ж…, лучше секса и наркотиков.
А теперь?
Что такого случилось с ней, что прежде любимая работа не радует совершенно.
Соня его вытащит, куда денется, только, что ей потом делать? Этого она не знала.
Снова потянулась. Хрустнула пальцами, отхлебнула чаю и запорхала пальцами по клавишам.
С Корзухиным все ясно, выпустят, осталось только с ценой определиться и сроками приблизительными.
Его приемная дочь сейчас проходит обследование у независимого психоаналитика, а также гинеколога. На этом настояла она сама, хоть и сторона обвинения на это заявление показательно скривила рожу. Но, что поделать, Соня не привыкла проигрывать. Не в этот раз и не в работе.
Затем, девочка выступит на суде и чин по чину поведает всем о том, как ее родная мать (мразь последняя) уговаривала родную дочь лечь под приемного отца, а потом сказать, что он ее изнасиловал или приставал (как получится), и вынести этот скандал на федеральный уровень.
Света — хорошая и добрая девочка, зашуганная матерью до ужаса, послушно пошла к приемному отцу и выложила ему все, как было.
Тот взбесился и началась ссора.
Прокурорские выбивают ордер на арест. Корзухин в СИЗО на нарах, мать в ток-шоу на всю страну рассказывает, что ее муж насильник и педофил, а бедная девочка бежит из дома.
Занавес. Аплодисменты.
На Корзухина заводят второе дело, которое хуже первого, попытка изнасилования несовершеннолетней.
И все поверили. Об этом заговорили. Заголовки газет. Ток-шоу на телевиденье и прямые эфиры на радио. Громогласный резонанс дела. Куча экспертов, которые ни хрена не понимают в том, что происходит на самом деле, им лишь бы больше было эфирного времени для их самовлюбленных персон. Им плевать на девочку, которая лишилась отца и матери.
Отец в тюрьме и не может защитить, а мать… мать добровольно кладет ее под мужика, делая из девочки шлюху.
Ситуация, зашибись.
И Соня в эпицентре медийного скандала с элементами уголовщины. Круто. Улёт просто.
Теперь осталось разыграть полученные козыри, как по нотам. То есть, при чужих людях, абсолютно не знакомым, но жадным до денег и власти, Светлане придется рассказать и заново пережить те дни дикого отчаянья и страха, когда ее родители забыли о ней и с удовольствием вцепились друг другу в глотки.
Идеальная семья. Пример для подражания.
И как тут можно оставаться спокойной и равнодушной.
Виски запульсировали с двойной силой. Голова болела еще сильней, еще яростней, кажется, в отместку за испытанные эмоции и стресс.
Последняя буква, — и документ готов.
Взглянула на часы.
Половина десятого. Практически ночь. Надо ехать домой.
Но не хотелось.
Там Максим. Ее сердечная рана. Ее душевная боль.
Он такой смешной, такой наглый и самоуверенный.
Можно подумать, только от одного его желания и волшебного «люблю» она должна в ноги ему падать.
Конечно, он так не думал. И себя так не вел.
Максим упрям и невыносим в своей уверенности, что она его любит.
Любит! Любит его, и что? Дальше что? Легче ей от этого стать должно, что ли?
Он ушел. Переступил через нее, надумав себе какую-то проблему, комплексы, и ушел. Плевать на нее. Ее чувства. Ее надежды. Ее мечты.
А теперь вернулся… и что делать?
У нее сил на прощение нет. У нее сил для жизни нет. Переживет день и ночь, — хорошо. Не переживет…, и ладно.
А Макс… он же в душу лезет. Не может не лезть. Ему сию секунду надо все изменить, все исправить и снова жить долго-счастливо.
Но, так не бывает. Не бывает. Потому что она живой человек. Она не может просто взять и забыть свою обиду, свою боль. Не может. Или не хочет…
Эта мысль испугала.
Соня, ведь, никогда не была злопамятной. Гордой да, упрямой, однозначно, но не злопамятной. А сейчас?