Вот они вчера и пошли праздновать победу. Нажрались, как свиньи. А тут подвалили «красотки» и стало совсем хорошо.
Никто не собирался девушек принуждать, не дебилы же.
Но Гриша не мог ту девочку от себя отпустить, не давало что то внутри, грызло его, и пока он к себе прислушивался, эта проворная дурочка уже уселась к нему на колени и принялась такое вытворять, что будь он помладше, да другого склада характера и ума, они бы устроили «шоу» прямо в клубе.
Слава Богу, что вовремя появились «спасители» куколки, а то, кто знает, чем бы все закончилось.
Гриша, хоть и был пьяным, но за компанией своей куколки последовал на улицу, и стал свидетелем очень интересной сцены. Прямо-таки трагедия в духе Шекспира. Две сестры, непонимающие друг друга; горе, разделившее их, и бедный мужик, пытающийся со всем этим бардаком справиться.
Это было бы смешно, если бы не было так печально.
Он не знал, что приключилось в их семье, но подозревал, что что-то ужасное.
Сейчас, придя в себя и проанализировав ситуацию и вчерашние действия, Гриша понял, почему его так тряхнуло на эту куколку.
Боль. В ее глазах он увидел такую губительную и душераздирающую боль, что ему самому становилось плохо.
И эта боль не пройдет сама. Не зарубцуется, спустя время. Нет. Она будет выжигать. Убивать. Разрушать. Пока эта молоденькая девушка не станет бездушной и не перестанет ощущать что-либо вообще.
А он не хотел. Не желал молодой и красивой куколке такой участи.
Его тоска приняла вид конкретного лица, цвет волос, цвет глаз, и обрела голос.
Теперь он знает куда и к кому его тянет.
Пусть это странно. Но, где-то он читал, что для того, чтобы человека полюбить, нужна секунда; чтобы его узнать, — минута; а, чтобы забыть, — не хватит жизни.
И Гриша в это верил. Он, недобитый романтик, верящий в любовь с первого взгляда.
С Томкой было по-другому. Он присматривался, раздумывал.
А с куколкой… раз и все! Пропал. Понял. Прозрел и готов начать воспитывать свою благоверную.
Рука потянулась к телефону.
Время раннее, но дело не ждет.
Григорий знал, кому звонить и просить подсобить. Шах ему как-то уже помогал, точнее не он сам, конечно, а контора под его крылом. Заправляла там не женщина, а Цербер, не иначе, с такой поговоришь, и задумаешься: на хрена мужики, вообще, на планете существуют, когда есть такие Женщины. Насколько Гриша знал, Марина Александровна вышла замуж, и ему оставалось гадать: мужу сочувствовать, или все же жене?
Новости в мире бизнеса распространяются быстро. И нового игрока в сфере компьютерных технологий он лично пока не знал, но фотографию и файлик с краткой биографией видел.
Как там правильно? Кто этот парень теперь Шаху? Или Шах ему? Зять? Никогда он в этой дребедени не разбирался. Кузен?
Ладно, потом разберется.
Пара гудков и не очень вежливый ответ на том конце провода.
— Да! — рявкнул Шах в трубку так, что захотелось нажать отбой и позвонить позже, но дело превыше всего.
— Савелий Петрович, дорогой, ты что такой злой с утра? Как жена, дочка? Здоровы?
— Гриша, какого… тебе надо в такую рань? — в трубке послышался женский голос, возмущенный и недовольный, — Золотце, мы сейчас продолжим ругаться дальше, подожди, я с человеком переговорю.
— Виктории Леонидовне мое почтение, извини, что отвлекаю от домашних дел, но вопрос срочный.
— Давай резче, Гриша, я с женой поругаться хочу.
Странно было такое слышать, Гриша, когда с Томкой ругался в таком веселом настроении не пребывал, злился, в ярости был, бешенстве. А Шах вот, ругается с женой, с удовольствием.
Любовь у людей, аж зависть берет.
— Я вчера встретил брата твоей жены в интересной компании. Хотелось бы узнать про компанию девушек. Одна, такая рыжая, красивая и воинственная. Вторая, ее сестра, блондинка, умная, но глупая и очень рисковая.
Молчание затянулось, Шах задумался.
— Про рыжулю забудь, откусит тебе яйца и не подавится. Адвокат. Дело Корзухина ведет, если помнишь такого, и насколько я знаю, ее труды не прошли даром, его под залог отпустят.
— Не хилый, должно быть, залог будет.
— Тебя сумма не смутит, не волнуйся. Софья, моя будущая невестка, так что, зря губу раскатал.
— Да мне как-то не она нужна. Мне сестра ее интересна.
— Сестра, так сестра. Я в дело не вникал, сам понимаешь, оно мне не надо. Сестра Эльвира Новгородская, инфу сам пробьешь. Знаю, что у них мать умерла недавно, отсюда все проблемы, если они есть.
— Ясно, понял. Спасибо!
Отвечать еще что-то Шах не стал, просто сбросил вызов.
Ну и ладно. Григорий понимает. И не осуждает. Шах и не на такое право имеет.
Эльвира Новгородская, однако, имечко родители дали. Элька она. Безбашенная. Бесстрашная. Рисковая. Не умеющая контролировать свои эмоции. Неспособная подумать о том, что может случиться.
Но ничего… Гриша ее научит. Осталось только продумать все в деталях.
Часть пятая
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
****
Эля нарезала круги по своей комнате уже битый час. Смотрела не телефон. Опять ходила. Злилась. Негодовала. Снова смотрела на молчавший телефон. И опять начинала нарезать круги по комнате.
На ковре точно будет заметно, как она тут, нервничая, ходила и места себе не могла найти.
А телефон все молчал.
И она сама к аппарату не тянулась.
Только смотрела на него. Тянулась рукой. А потом зло выдыхала и начинала снова ходить.
Эта злость, что в душе копилась и не находила выхода…, она была ее постоянным спутником. Ярость не утихала. И казалось, что время, которое прошло со смерти мамы, совсем ее не убавило. Даже, наоборот, стало только хуже.
Эля злилась на всех. На папу, который закрылся в себе, перестал нормально кушать, спать, говорить. Ходил по дому бледной тенью и спал на диване в гостиной. Никак не мог в спальню вернуться, даже не заходил туда, после похорон, его вещи лежат в комнате Соньки, прям так и валяются грудой на кровати. Папа только их гладит, перед тем как одеть.
Эля злилась на мир. На весь чертов мир! Потому что жизнь идет, не рухнуло ничего, катастрофа не произошла. Мир живет дальше. А ее мамы нет.
Почему так?
Почему они все живут дальше? Почему небо до сих пор голубое? Почему солнце продолжает светить?
Как такое могло случиться?
Почему никто…, никто абсолютно не видит этого несоответствия?
У нее в жизни случилась такая…такая ужасная трагедия…, а мир живет дальше и, кажется, даже не заметил потери родного ей человека.
Она злилась и ненавидела всех знакомых, которые считали правильным и должным приезжать к ним домой без предупреждения, привозить еду, продукты и сочувствовать.
Всем сочувствовали. Ей, папе, Соне. Но никто из них не понимал. Просто не понимал, что еще чуть-чуть, и она будет на них орать благим матом, потому что они не помогают.
Ее папа сам в состоянии купить продукты. Приготовить еду. Она тоже умеет готовить, пусть ни ее друзья, ни знакомые этого и не знают. Она все умеет, просто не любит этого делать.
Мама… мама ее всему научила. Всему. Как готовить, убираться, даже как рубашки гладить, чтоб манжеты и воротничок были красивые и гладкие.
Мама ее всему научила, но считала, что, раз она не хочет пока этим заниматься, значит, не хочет. Выйдет замуж, заведет свою семью и тогда все эти знания и умения пригодятся. А пока, мама сама заботилась о своей семье, о своих родных.