В подъезд мы буквально влетели. Я взбежала по лестнице к двери, развернулась к Арду лицом. Ладонью он упёрся в косяк возле меня. Глаза-губы-глаза.
– Не вздумай сказать, что устала, – рыкнул в губы, склонившись.
– Смотря для чего, – обхватила ладонями его лицо и быстро поцеловала.
Наощупь он воткнул в скважину ключ. Провернул, толкнул дверь. Целуясь, мы ввалились в коридор. Всё ещё мокрые и счастливые.
Белые ночи… Пусть кто-нибудь только посмеет сказать, что в них нет романтики!
– Ай, – я ухватилась за Арда. Сзади меня что-то грохнуло, потом снова. Едва я сообразила, что это повалившийся чемодан, из соседской комнаты появился муж Машки.
– Вы уже приехали? – совсем глупо спросила я.
Сосед нахмурился.
– Так это… Всё. Посмотрел на меня, на чемодан, на Рихарда с видом, словно засомневался.
Ард выпустил меня. Поднял чемодан, молча завёз в соседскую комнату и закрыл дверь, лишив мужа Марии возможности наблюдать за нами.
– Всё, домой нам пора, – решительно сказал Ард. – Вечером возвращаемся.
Я вздохнула. Возвращаться мне по-прежнему не хотелось, но он был прав – нам действительно пора домой.
Эпилог
Кристина
– Два раза с этим платьем у меня не сложилось, думаешь, в третий сложится?
Я стояла напротив огромного зеркала. Комната в загородной усадьбе, снятой Рихардом для нашей свадьбы, была похожа на прошлую. И при этом она была другая. Всё в ней было другим, начиная от цвета портьер на окнах и заканчивая расставленными в вазах цветами.
Цветы были повсюду: в большой гостиной, в столовой, в спальне. Они украшали крыльцо, ведущую на второй этаж лестницу и комнату, где мы были сейчас с Мирой. Розовые кусты цвели вдоль ведущей к дому дорожки, у резных скамеек и беседки. Дом буквально утопал в них. Это было безумием. Самым настоящим безумием для кого угодно, только не для Арда.
– Волнуешься? – в глазах Миры отразилась улыбка, почти незаметно тронувшая и её губы.
Я отрицательно качнула головой. Вопрос подруги заставил меня прислушаться к себе. Я и правда не волновалась.
Встала в пол-оборота к зеркалу. До последнего я сомневалась, стоит ли надевать именно это платье. В нём я должна была выйти замуж за Арда семь лет назад – не вышла. Не вышла и весной. Знак? Рок? Или это работает примета, по которой жених не должен видеть невесту в подвенечном до того, как она окажется с ним у алтаря? Только Рихард в приметы не верил.
Я поправила белую розу, украшающую моё запястье. Ещё несколько были приколоты к собранным в простую и изящную причёску волосам.
– Не волнуюсь, – сказала вслух. – Ты видела Рихарда? Как он?
– Ходит гордый, грудь колесом.
Я улыбнулась шире. На Мирославе было нежно-голубое платье, собранное лентой под грудью. Кто не знал, ни за что не догадался бы, что она беременна. Но мне было известно, что под платьем скрывается небольшой округлый животик.
– А мой важного строит. Два напыщенных индюка.
Я прыснула, окончательно позабыв о тревогах. Ещё раз осмотрела себя и крутанулась. Атласные туфли были такими удобными, что я совсем не чувствовала высоченных шпилек. Кружевной подол платья колыхнулся, а я почувствовала себя свободной и счастливой, готовой к тому, что будущее станет настоящим уже в следующий миг.
Мы с Мирой обернулись к двери.
В комнату, ведя за руку одетую в маленькое платье невесты Алису, вошла мама. Недовольный Баклан с пышным белым бантом на шее плёлся рядом с ними на поводке. Если бы я не была уверена, что коты не умеют хмуриться, сказала бы, что он именно это и делал.
– Мама, – ещё одна улыбка.
– Какая же ты красивая, – сказала она тихо. Без восторга, без надлома и слёз. Именно так, как могла сказать мама, и это растрогало меня до глубины души. Если бы не макияж, с которым я провозилась почти час, даже слёзы сдерживать бы не стала.
Выпустив руку Алисы, мама подошла ко мне.
– Когда-то я считала, что Рихард тебе не пара, – не стесняясь присутствия Мирославы, заговорила она. – Я хотела, чтобы у тебя была достойная жизнь, чтобы тебе было легче, чем мне, Кристина. Я ошиблась. Не надо было мне лезть тогда. Сейчас я это понимаю. Прости меня.
– Тебе не за что просить прощения, мама, – я взяла обе её ладони в свои. – Мы все делаем ошибки. Не хотим, но делаем. А исправить… Исправить мешают гордость, упрямство. Кажется, что признать свои ошибки – слабость. А на деле… Мне кажется, что признать ошибки может только сильный человек. И попросить прощения тоже.