Генерал Делавар — профессиональный военный. Он прошел все ступеньки военной службы. Командовал дивизией, затем армейским корпусом. Он пользовался большим доверием Наджибуллы и не только потому, что примыкал к парчамисткому крылу. Кроме всего остального, он вообще был очень надежным человеком.
В 1989–1990 гг. Делавар был на должности начальника Генерального штаба Министерства обороны. Поскольку Министр обороны Танай, как и всем людям президента — парчамистам не доверял, его положение в министерстве обороны было довольно сложным. Часто президент по оперативным вопросам звонил не министру, а начальнику Генштаба, что вызывало раздражение генерала Таная. Начальники управлений Генштаба и начальники родов войск, получив то или иное указание Генштаба, обычно докладывали об этом министру обороны и только после получения его согласия приступали к выполнению.
Несмотря на все это, генерал Делавар, стойко и самоотверженно трудился, стараясь не влезать ни в какие политические дела.
Асеф Делавар, как человек много командовавший войсками и имеющий большой боевой опыт, как никто другой глубоко понимал психологию афганского офицера и солдата, хорошо знал, что от них можно требовать и чего нельзя. Как уже отмечалось, большую часть времени он проводил на фронтах, в районах боевых действий, куда его посылал президент, когда где-либо трудно складывалась обстановка.
В самой сложной обстановке, в минуту большой опасности он оставался совершенно невозмутимым, спокойным и хладнокровным. Десятилетняя война изнурила его до предела. У него опухали и сильно болели ноги. Но он ни разу не пожаловался ни президенту, ни министру на усталость или болезни и продолжал безропотно трудиться.
Некоторые афганские генералы (например, генералы Рафи, Азими, Лудин и др.) ухитрялись периодически выезжать на лечение в Советский Союз. Но А. Делавэру, больше всего в этом нуждавшемуся, это ни разу не удавалось.
Вместе с тем генерал Делавар был типичный афганский военачальник, который старался добросовестно выполнять свои обязанности и не проявлял особой инициативы в принятии самостоятельных решений.
Он недостаточно активно вмешивался в ход боевых действий. Не любил отдавать подробных указаний, а иногда вообще не отдавал никаких распоряжений, ссылаясь на то, что каждый командир должен сам сознавать, что ему делать. Не только у Делавара, но и у некоторых других в целом толковых афганских генералов было заметно стремление к общему руководству и как-то неохотно они вникали в тонкости, детали решаемых вопросов, что в военном деле иногда очень важно. В начале мая 1989 г. мы с генералом Делаваром прибыли в расположение 15 танковой бригады, где должны были провести смотр готовности вновь сформированного танкового батальона для отправки в Джелалабад.
Он обошел расположение батальона, подошел к строю личного состава и начал произносить обычную речь об обстановке в стране, о положении дел в Джелалабаде, о той роли, которую должен сыграть личный состав батальона в Джелалабаде. Я ожидал, что он хоть после этого начнет более тщательно знакомиться с состоянием техники и качеством комплектования батальона личным составом.
Но пока я осматривал технику, он принялся уже прощаться с командованием бригады и батальона. Тогда я был вынужден обратить его внимание на то, что в составе некоторых экипажей есть люди, которые нигде не обучались на танкистов, механиком-водителем одного из танков был назначен водитель автомашины, который до этого не водил танк. В некоторых экипажах было по два механика-водителя и ни одного наводчика. В нескольких танках наши офицеры не нашли и половины положенного боезапаса. Много было и других недостатков в состоянии техники и экипировки личного состава. Генерала Делавара все это не смутило и он спокойно посоветовал командирам бригады и батальона обратить внимание на эти упущения. В беседе с Делаваром при возвращении в Кабул я выразил свою озабоченность недостаточной боеготовностью батальона. Он понимающе все это выслушал и сокрушенно сказал: «Никто сейчас не может сказать, кто из этих людей действительно доберется до Джелалабада. А из тех, кто останется в батальоне и за счет Джелалабадских танкистов, потерявших в боях свои танки, все равно придется формировать новый батальон».
Такое восприятие происшедшего я расценивал тогда как смесь мудрости, основанной на более глубоком знании афганской жизни и фатальной веры в то, что с помощью Аллаха все как-нибудь уладится.
Конечно, все это никак не согласовывалось с принципами, свойственными моей натуре, которые не позволяли ни при каких обстоятельствах мириться с тем, что происходит и понуждали до конца биться над тем, чтобы изменить обстоятельства и добиться выполнения поставленной задачи. Но в Афганистане веками выработались свои понятия, привычки и традиции, которые даже после многих пудов съеденной соли остались для нас не до конца разгаданными загадками.