— Слушай, Володя, — спохватился я. — Ты ведь знаешь, я атеист, но ради Альмы, на всякий случай… Ты не мог бы помолиться за нее? Чтобы побыстрее зажила ее рана. За собаку можно молиться?
— Конечно, можно. Есть святые Власий и Герасим Иорданский, покровительствующие животным. Наш патриарх, Святейший Алексий Второй, у себя в Переделкино подбирает всех собак и кошек, держит их при церкви. И не волнуйся, обязательно помолюсь! А пока послушай стихотворение.
Когда он закончил читать, я сказал:
— Счастливый ты, служишь сразу и Христу, и Аполлону.
— Счастливый, но иногда такая горечь берет, — вздохнул Нежданов. — Много еще заблудших душ. Некоторые нарушают все десять заповедей. О них я написал стихотворение, послушай!
Нежданов прочитал стихотворение о «заблудших душах» — от его горьких строк у меня побежали мурашки. Я искренне похвалил старого приятеля и напомнил:
— Не забудь помолиться за Альму!
— Как можно забыть?! Сегодня же помолюсь! — священник-поэт дружески кивнул Альме и погладил свою роскошную бороду. — Рад был повидаться с тобой и познакомиться с Альмой.
Мы расстались так же тепло, как и встретились. Поворачивая в сторону участка, я приободрил Альму:
— Ну, теперь все будет хорошо, Бог поможет тебе. Вернее, я помогу, с его помощью.
Альма негромко гавкнула: — Я тебе больше верю.
— Спасибо! — поблагодарил я. — Похоже, ты, вроде меня, атеистка, а в Бога веришь, только когда видишь священника.
— Ага! — откликнулась Альма.
Глава четырнадцатая. Наши игры
Дачный участок для меня настоящий оздоровительный оазис. Во-первых, на даче я просыпаюсь не от шума машин, а от пения птиц. Во-вторых, там я не засиживаюсь за столом над своими писаниями, не залеживаюсь на тахте перед телевизором, как в городе, там я занимаюсь физическим трудом. А что может быть лучше, чем поднимать завалившийся забор, чинить протекающую крышу, пилить и колоть дрова — и все под солнцем, под гомон птиц?! Не случайно, в городе у меня постоянно что-нибудь болит, а там, на свежем воздухе, я забываю, где какие органы и под вечер всегда испытываю радость от проделанной работы. Конечно, и усталость испытываю, но это приятная усталость, в отличие от усталости в городе, когда, после работы за столом, раскалывается голова.
Ну, а для Альмы, как я уже говорил, мой загородный клочок земли представлялся целой страной. В самом деле, на небольшом пространстве множество разнообразной зелени, полно запахов, повсюду шелест, шуршанье, писк. То ежик протиснется сквозь травы, то мышь прошмыгнет под сарай, то лягушка плюхнется в дренажную канаву, то белка проскачет по ветвям ели, то шмель с жужжаньем выпишет пируэт в воздухе. И у каждого существа своя норка, гнездо — иногда лишь несколько прутиков, пучков травы, но каждому свое жилище кажется лучшим на свете.
Вы, ребята, конечно, догадываетесь, что у всех животных есть свои друзья и враги, дети и старики, свои горести и радости. В поселке я не раз видел, как ворона таскает птенцов из гнезда трясогузки, как маленькие птахи летят за большой вороной, отчаянно пищат, нападают на хищницу, пытаются отнять своего птенца… Видел, как ежик, взъерошив иголки, фыркал на гадюку, которая хотела схватить лягушонка… И видел, как пес Вова отогнал кошку от задремавшей на солнце ящерки. Оказалось, этот доблестный Вова способен спасти не только тонущего мальчишку, но и всех, кому грозит опасность. Бесспорно, у Вовы врожденное чувство ответственности за все живое на земле, он благороднейший из всех собак.
Забегая вперед, скажу — Альма долгое время побаивалась Вову, уж очень серьезным он был и слишком большим. Несколько раз, когда Вова появлялся на улице, Альма осторожно подходила к калитке, принюхивалась и приветливо виляла хвостом, но Вова не обращал на нее, ровным счетом, никакого внимания — будто она не живая собака, а тряпичная, набитая опилками. Вова оценил Альму только на следующее лето, когда Альма из девчонки превратилась в девушку. Но об этой романтической истории позднее, а пока нам с Альмой предстоял восстановительный период — некий санаторный режим в царстве зелени на участке.
Чтобы отвлечь Альму от всего пережитого, я первым делом разыскал в сарае большого плюшевого медведя — любимца моей внучки, которая к этому времени уже училась в седьмом классе и занималась танцами. Альма сразу полюбила медведя — похоже, приняла его за старшего брата, ведь он был выше ее ростом и толще в два раза. Она притаскивала медведю еду, обнимала и целовала его, и что-то шептала ему в ухо.