– Нет. К чаше должен прикасаться только волшебник, иначе ничего не получится.
Мы приехали в полицейский участок как раз тогда, когда почти весь его состав отправился на патрулирование. Шеф Гемини, который сидел в своем кабинете, увидел нас и устало вздохнул.
– Где-то вы, былые деньки! В Келлемане всегда была тишь да благодать, а вчера сразу три срезанных кошелька и драка!
– Бодритесь, шеф! – весело сказал Саллеви. – Скоро дело Эленвера будет окончательно раскрыто, и вам хоть немного, но полегчает.
Шеф махнул рукой.
– Хотелось бы верить! Мне кажется, этот конкурс никогда не закончится. Но салат ваш, госпожа Азора, вчера был выше всяких похвал.
Саллеви расхохотался, и я толкнула его в бок. Не дай Боги, Эленвер услышит его заливистое ржание.
– От ее салата никто не побежал до ветру! – произнес он. Глория установила свою чашу на столе шефа и попросила:
– А можно два стакана воды?
Шеф послушно принес ей кувшин и стакан, и некоторое время мы завороженно наблюдали за тем, как Глория выливала их содержимое в чашу. Воду наполнило серебряным сиянием, и я с гордостью подумала, что моя девочка и правда станет великой волшебницей. Она вырастет, уедет из Келлемана, пойдет дорогами своей мечты к счастью – она будет заниматься тем, чем захочет, и никто не станет распоряжаться ею!
Это была радость с капелькой грусти.
Сияние угасло. Глория выпрямилась, посмотрела куда-то за наши спины и спросила:
– Как вы думаете, похоже? По-моему, да.
Мы обернулись, и шеф Гемини даже крякнул от удивления. Возле дверей стояла я! Самая настоящая, в точности такая же – даже мои родители не заподозрили бы подвоха. Только эта я смотрела совсем иначе: тихим, испуганным взглядом, словно боялась, что сделала что-то плохое, и это непременно раскроется, а значит, надо всеми силами ублажить и избежать очередного скандала и побоев. Рядом со мной была маленькая Глория: затравленный, коротко подстриженный барашек.
Мы были такими перед тем, как сбежать из Благословенного края – и я испытала обжигающее облегчение от того, что теперь мы другие. Свобода и искренняя любовь Фьярви вылечили нас.
И теперь мы могли встретиться лицом к лицу со своим прошлым – и победить, подцепив Эленвера на крючок его заносчивости и гордыни. Мы шли к волку, покорно склонив голову, и надеялись, что он клюнет на нашу покорность и смирение.
– Оху… – начал было шеф и осекся, вспомнив, что в его кабинете женщина и ребенок. – Потрясающе! Просто удивительно!
Вторая я смущенно улыбнулась, но ничего не ответила. Глория провела пальцами по воде и сказала:
– В чаше мы все увидим и сможем за них говорить. Думаю, их можно выпускать.
Мы кивнули, и наши двойники вышли из кабинета. Подойдя к столу и склонившись над чашей, мы увидели, как они идут в сторону камеры, и я сказала:
– Вот, Глория, нам сюда.
– Вот, Глория, нам сюда, – послушно повторил мой двойник, и шеф снова ахнул. Саллеви смотрел с важным торжеством.
– А запись-то ведется? – уточнил он.
– Разумеется! – обиженно воскликнул шеф. – Там двое моих ребят сидят втихаря. За кого вы меня принимаете!
Саллеви не стал уточнять. Наши двойники вышли к камере, и я увидела Эленвера. Судя по его небритому осунувшемуся лицу, украшенному кровоподтеком, шеф Гемини не стеснялся во время допросов. Увидев нас, он удивленно поднялся с койки, но удивление в ту же минуту сменилось торжеством.
Мы пришли. Все было так, как он хотел. Теперь мне нельзя было все испортить. Я примерно представила себе течение нашей беседы и тот угодливый тон, которым мне следовало говорить, и промолвила:
– Вот и мы.
Эленвер подошел к решетке, сжал ее – мой двойник дотронулся до его пальцев, повинуясь движению руки Глории. Ее призрачная девочка стояла в стороне и смотрела с испуганной надеждой: так и должна была стоять порченая дочь – не мешать и не делать лишних движений.
– Я знал, что вы придете, – твердо заявил Эленвер. – Ты всегда была благоразумна, моя дорогая. Это именно то, что я в тебе ценил.
– Мои родители приехали, – сказала я. – Мы можем поговорить?
– Разумеется. Эти сельские держиморды ушли в полном составе на патрулирование. Мы тут одни.
– Там сторож у дверей. Но он нас не слышит. Эленвер, я… ну то есть, мы с Глорией подумали, и… Ты был прав. Мы ведь семья и должны держаться вместе. Мы ведь любили друг друга… и можем все вернуть. Мы ведь можем?
От этих слов мой рот наполняло горечью. Я отрубила бы себе руку, но не вернулась к бывшему мужу. Но Эленвер этого не знал. Вот и пусть он так думает и дальше.