Но вместо этого он только приветливо улыбнулся. Женщина была такой же бледной, как и ребенок. У них были одинаковые светлые глаза, которые смотрели на мир без всякого выражения, и редкие белесые волосы. Женщине можно было дать и двадцать, и тридцать пять. Одета она была в шерстяной жакет, великоватый ей, и темную широкую юбку до самых щиколоток, которая делала ее еще ниже ростом.
— Вы не сдадите меблированную комнату? — спросил Фентон.
У нее в глазах вспыхнул огонек надежды. Кажется, он задал ей вопрос, которого она уже давно страстно ждала, не особенно, впрочем, надеясь на то, что эти ожидания сбудутся. Но огонек, вспыхнув, сразу погас, сменившись прежним безразличием.
— Дом этот принадлежит не мне, — сказала она. — Хозяин раньше сдавал комнату, но это здание, как и другие дома, скоро снесут. Здесь будут строить новые, многоквартирные, для сдачи внаем.
— Значит, вы полагаете, — продолжал он, следуя своему плану, — что хозяин дома больше не сдает комнаты?
— Он сказал мне, что нет смысла сдавать, потому что каждый день может прийти распоряжение о выселении всех жильцов. Он платит мне небольшую сумму. Я должна только поддерживать дом в приличном виде. Я живу в подвальном этаже.
— Да… — протянул он.
Разговор, похоже, был закончен. Тем не менее Фентон не уходил. Девушка или женщина — не разберешь — поглядела мимо него на мальчика и велела ему вести себя потише, хотя он не издал ни звука.
— Я мог бы жить у вас, если бы вы сдали мне комнату в поднаем. Разве это невозможно? Мы могли бы рассматривать это дело как частное соглашение между нами — на тот срок, пока вы еще живете здесь. Хозяин едва ли будет вправе протестовать.
Он наблюдал за ее лицом, на котором отразилось напряженное размышление. Его предложение, столь необычное, даже поразительное для мужчины, который так одет и так солидно выглядит, просто не укладывалось у нее в голове.
Зная, что внезапность и натиск — залог успешной атаки, он решил использовать достигнутое преимущество и быстро сказал:
— Мне нужна только одна комната — на несколько часов ежедневно. Я не собираюсь ночевать здесь.
Напряжение ума, испытываемое ею, превысило все допустимые пределы. Мужчина в твидовом костюме, по которому не поймешь, городской он или сельский житель, шляпа с мягкими полями, трость для прогулок, свежий цвет лица, возраст от сорока пяти до пятидесяти…
Он наблюдал, как растет удивление в ее глазах — она по-прежнему, видимо, пыталась увязать его внешний вид с предложением, им сделанным.
— Для чего вам нужна комната? — спросила она в нерешительности.
«Вот так крючок она мне забрасывает! Для чего? Так я тебе и скажу! Чтобы убить тебя и твоего ребенка, милочка ты моя, — подумал он, — чтобы закопать вас под полом. Но — еще не время. Не время».
— Знаете, мне сложно вам объяснить, — сказал он живо. — Я — человек свободной профессии и очень много работаю. Мне нужна комната, куда я могу приходить на несколько часов ежедневно и где я буду в полном одиночестве. Вы даже представления не имеете, насколько трудно найти подходящую квартиру. А этот дом, кажется, именно то, что мне нужно.
Он поглядел на мальчика, который сидел у его ног, и улыбнулся.
— Вот, например, ваш сынишка. Как раз подходящий возраст. Совершенно не будет мне мешать.
Тень улыбки пробежала по губам женщины.
— О, Джонни — очень спокойный мальчик, — сказала она. — Он может часами сидеть здесь и ничем не побеспокоил бы вас.
Тень улыбки снова исчезла, вернулись прежние сомнения.
— Я… я даже не знаю, что вам и сказать… Мы живем в кухне. Рядом — спальня, а за ней еще одна комната. Там у меня сохранилась кое-какая мебель, но я не думаю, чтобы она понравилась вам. Видите ли, все зависит от вашей профессии…
Она так и не договорила предложение до конца. Ее апатия была именно тем, что ему было нужно. Он спрашивал себя, от чего эта апатия — от бессонницы или от принятого снотворного. Темные круги под глазами выдавали, что она увлекается снотворными препаратами или наркотиками.
Что ж, тем лучше. К тому же она — иностранка. Их и без того чересчур много в стране.
— Если бы вы мне показали эту комнату, я бы сразу и решил, — сказал он.
Его поразило, как она, не раздумывая, повернулась и пошла впереди него по узкому, грязному коридору. Она включила свет на лестнице и все время, пока они с Фентоном спускались вниз, бормотала извинения.
Когда-то это были помещения для прислуги викторианской виллы. Женщина превратила бывшие кухню, кладовку для продуктов и кладовку для инструмента в жилую комнату, кухоньку и спальню. Правда, после этой переделки грязи стало еще больше. Безобразные печные трубы, бесполезные теперь отопительные котлы, старые кухонные машины. Когда-то давно они исправно служили — когда-то очень давно, когда здесь все было вычищено до блеска и сверкало. Кухонный шкаф, который все еще стоял на своем прежнем месте, занимал практически всю стену. Лет пятьдесят назад здесь было множество медной посуды, и какой-нибудь повар в белой куртке, с руками в муке по локоть, давал указания поваренку, снующему в кладовую за продуктами и обратно. Теперь штукатурка облупилась, линолеум на полу вытерся и порвался, и в кухонном шкафу воцарилась совершенная пустота — если не считать сложенного туда хлама, не имеющего с названием шкафа ничего общего: старого радио, книг, прошлогодних журналов и газет, незаконченного рукоделия, сломанных игрушек, зубной щетки, а также образчиков обуви, большей частью без пары.