— В Челси много художников, правда? — спросила она. — По крайней мере, люди так говорят, я сама точно не знаю. Я всегда думала, что ателье у художников должно быть на верхнем этаже, где много света.
— Не обязательно, — ответил он, — я не сторонник этой точки зрения. По вечерам, когда мне придется работать, на улице уже достаточно темно. У вас тут есть электрическое освещение?
— Да…
Она подошла к двери и повернула выключатель. Голая лампочка под потолком тускло засветила сквозь толстый слой пыли.
— Отлично! — воскликнул он. — Больше мне ничего и не нужно.
Улыбаясь, он заглянул в ее грустное лицо. Да, во сне бедняжка, должно быть, выглядела более счастливой. Это и в самом деле будет гуманно — избавить ее от нищей жизни.
— С завтрашнего дня можно будет занять комнату? — спросил он.
Искра надежды в ее глазах, такая же, как тогда, на лестнице, когда он спросил, не сдается ли комната, мелькнула вновь, а затем на лице отразилось смущение, даже неловкость.
— Вы ведь еще не узнали о цене, — сказала она.
— Какую вы установите, такую и заплачу, — ответил он и снова сделал жест рукой: деньги, мол, тут роли не играют.
У нее ком встал в горле. Она не знала, что и сказать.
Женщина покраснела и, набравшись духу, выпалила:
— Было бы лучше, если бы хозяин дома ничего не знал. Я скажу ему, что вы — мой новый друг, и мы будем жить с вами. Платить можете один или два фунта в неделю — как сочтете приемлемым.
Видно было, что она волнуется, ожидая ответа.
— Я буду платить вам пять фунтов в неделю, — сказал он. — И начиная с сегодняшнего дня.
Он извлек из кармана бумажник и достал оттуда новые хрустящие банкноты. Она протянула руку, не сводя глаз с денег, которые он отсчитывал ей в ладонь.
— Хозяину — ни слова, — сказал он. — А если будут спрашивать, кто это у вас поселился, отвечайте, что приехал в гости двоюродный брат, художник.
Она поглядела на него и впервые улыбнулась — так, будто теперь, после расчета, они превратились в заговорщиков, соединенных общей тайной.
— По виду вы вовсе не похожи на моего двоюродного брата. Как, впрочем, не похожи ни на одного из художников, которых я видела раньше. Как вас зовут?
— Моя фамилия Симс. Маркус Симс, — не задумываясь, он назвался именем тестя.
Тесть был адвокатом, он умер много лет назад, и ему это уже никак не могло повредить.
— Благодарю вас, мистер Симс, — сказала она. — Завтра я устрою генеральную уборку.
В подтверждение серьезности своих намерений она сняла черную кошку с ящика и выбросила ее в окно.
— И тогда, значит, вы уже завтра после обеда привезете сюда свои вещи?
— Мои вещи?
— Ну то, что вам надо для работы. Разве вам не нужны краски, кисти и прочее?
— О, да… да, конечно, — ответил он, — да, я должен привезти свои вещи.
Он снова огляделся. Кровь проливать он не будет. Никакой борьбы не будет тоже. Он задушит обоих во сне. И женщину, и ребенка. Это будет гуманнее всего.
— Если вам нужны краски, — сказала она, — то они продаются тут неподалеку. На Кингс-Роуд есть такие магазинчики для художников. Я, когда ходила за покупками, заглядывала в витрины и видела там мольберты и всякое такое.
Он постарался скрыть улыбку. Это было действительно трогательно — вся ее забота. Она такая приветливая и доверчивая, если узнаешь ее поближе.
Они поднялись по лестнице и вышли в прихожую.
— Я так рад, что нам удалось договориться, — сказал он. — Я уж совсем было отчаялся.
Она, улыбаясь, взглянула на него.
— Я тоже была в отчаянии, — негромко сказала она. — Если бы вы не пришли, я бы не знала, что и делать…
Они стояли рядом у лестницы в подвал. Нет, какие все же странные дела бывают на свете! Его внезапное появление оказалось для нее подарком судьбы. Он, пораженный, посмотрел на нее и спросил:
— Так у вас, значит, трудные времена?
— Трудные времена?
Она сделала беспомощный жест и апатичное, потерянное выражение появилось у нее на лице снова.
— Жить в этой стране иностранцу тяжело само по себе. А тут еще отец малыша сбежал и оставил меня совсем без денег. И я не знаю, куда податься, на кого опереться. Это-то самое скверное. Должна вам сказать, мистер Симс, если бы вы сегодня не пришли…
Она не договорила, поглядела на ребенка и пожала плечами.
— Бедный Джонни, — вздохнула она, — он-то, конечно, ни в чем не виноват.