— С полицией? — насторожился Фентон.
— С документами, — пояснила она. — С нашими документами вечно что-то не ладилось. Нам все время надо проходить регистрацию. Мою жизнь, мистер Симс, уже много лет нельзя назвать счастливой. Мне было только шестнадцать, когда я познакомилась со своим мужем — ну, разумеется, он тогда еще не был моим мужем. Я думала, что в Англии у нас дела пойдут лучше.
Она говорила, и голос ее с немецким акцентом, который он находил даже приятным, как спокойная, ровная мелодия вторил его мыслям. Какое это замечательное чувство — знать, что ты не в конторе, не дома, а просто — Маркус Симс, художник. А он и вправду большой художник, хотя его искусство — не кисти и не краски; это из преступления своего он сделает настоящий шедевр. И рядом сидит будущая жертва — женщина, которая сама отдала свою жизнь в его руки, которая смотрит на него, как на избавителя — а он ведь и есть ее избавитель, в конце концов.
— Это просто поразительно, — сказала она медленно. — Вчера я еще совсем не знала вас, а сегодня рассказываю вам всю свою жизнь. Вы — мой друг.
— Ваш настоящий друг, — ответил он, слегка пожимая ее руку. — Верьте мне, это правда.
Он улыбнулся, допил чай и отодвинул стул. Она взяла его чашку и блюдечко, поставила в мойку и вытерла рукавом блузки рот мальчику.
— Что вы будете делать сейчас, мистер Симс? — спросила она. — Вначале пойдете в постель, или будете рисовать Джонни?
Он недоуменно уставился на нее. В постель? Не ослышался ли он?
— Как вы сказали? — переспросил он.
Она стояла, глядя на него спокойно и выжидающе.
— Все зависит от вас, мистер Симс, — сказала она. — Мне все равно. Я целиком в вашем распоряжении.
Он почувствовал, как кровь приливает к затылку, как медленно краснеет лицо. Но сомнений не было — многозначительная улыбка и кивок в сторону спальни окончательно устранил их. Бедная девочка сделала ему своего рода деловое предложение и думает, что он примет его… что он на это рассчитывал…
— Милая моя мадам Кауфман, — начал он («мадам» звучало как-то лучше, чем «миссис», и больше подходило ей, иностранке), — мне кажется, вы неверно меня поняли.
— Что-что? — удивленно спросила она и снова улыбнулась. — Вы можете не бояться. Никто не придет. А о Джонни я позабочусь.
Это было просто Бог знает что. Ведь он не подавал ни малейшего повода, ни сном, ни духом… Но стоит высказать сейчас свое естественное негодование и покинуть этот дом — и рухнут все его совершенные планы. И тогда где-нибудь придется начинать с нуля.
— Это… это чрезвычайно любезно с вашей стороны, мадам Кауфман, — сказал он. — Я по достоинству оценил ваше необычайно щедрое предложение. Дело, однако, в том, что я, к несчастью, был ранен во время войны… Да… Словом, вы понимаете… И я сейчас всецело сконцентрировался на искусстве, на моей живописи. Поэтому невероятная радость для меня — то, что я нашел здесь этот уголок, мое прибежище. Знаете, это мой истинный мир. И если мы могли бы быть друзьями…
Он лихорадочно искал слова извинения и не находил их.
Она пожала плечами. На лице не отразилось ни облегчения, ни разочарования. Словно все шло так, как и должно было идти.
— Все в порядке, мистер Симс, — сказала она. — Я просто подумала, что вы чувствуете себя, вероятно, одиноким. А я знаю, что такое одиночество. И вы так приветливы, так добры. Но если у вас когда-нибудь будет чувство, будто…
— О, тогда я сразу же скажу вам, — перебил он ее чересчур поспешно. — Хотя, к сожалению моему… Но — за работу, за работу!
Он снова улыбнулся, изобразил жгучую страсть к работе и открыл дверь кухни. К счастью, она застегнула пуговки на блузке, до этого расстегнутые достаточно щедро. Она взяла мальчика со стула и вышла вслед за ним.
— Всегда хотела посмотреть на художника за работой, — призналась она, — и вот теперь у меня будет случаи. Джонни поймет все, он уже большой. Где ему сесть, мистер Симс? И что? — ему сесть или встать? Как будет лучше?
Это было уж слишком — из огня да в полымя! Фентон рассердился. Эта женщина просто терроризировала его. Неужели она так и будет все время стоять у него над душой? Он и без того не желал уже видеть этого ужасного мальчика, а тут еще его мать.
— Поза особого значения не имеет, — сказал он. — Я ведь не фотограф, в конце концов. Единственное, чего я не переношу — если кто-то наблюдает за мной, когда я работаю. Посадите Джонни на стул. Я думаю, он может посидеть спокойно?