Он поцеловал ее. Глядя ему в глаза, она пробормотала:
— Спасибо, Стивен.
— Это я должен сказать спасибо, Розалинда, — мягко откликнулся он.
Актеры опять захлопали, и Томас подлил еще шампанского в бокал Стивена. Розалинда отошла, испытывая чувство странного удовлетворения. Она уже не сожалела, что предложила совершить этот обряд. Лучше уж поцелуй на людях, чем никакого поцелуя.
Стивен ощущал боли в животе, поэтому не стал ничего есть и поспешил к себе в комнату, чтобы принять пилюлю. Ему показалось, что шампанское хорошо действует на его пищеварение, поэтому он понемножку пил его весь вечер. Разговоры, которые он туг слышал, никак не походили на светские лондонские беседы. Бен Брейди, к примеру, объяснял, как устраивать взрывы на сцене так, чтобы не спалить театр. Его жена, Нэн, хриплым голосом рассказывала занимательные истории о том, как добродетельные девушки укрощают прожженных повес, хотя сама она утратила девственность еще до того, как Георг Третий лишился американских колонии. Во всей труппе не было ни одного зануды, кроме Эдмунда Честерфилда.
Стивен сел на дубовую кушетку вместе с Томасом и Марией, они развлекали его забавнейшими байками из своей долгой театральной жизни. Он завидовал соединявшему их чувству неразрывной близости, завидовал тому, как естественно сплетаются их руки.
При виде этой любящей пары Стивен испытывал чувство глубокого одиночества. Усилием воли он подавил его.
Жизнь его была отнюдь не такой уж несчастной, у него просто нет права жалеть себя. Посмотрев на свои карманные часы, Томас сказал Брайану:
— Уже полночь, тебе давно пора быть в постели, сынок.
Подавив зевок, мальчик с робкой улыбкой ответил:
— Я еще не перевел урок по-латыни.
— Сделаешь это утром, — сказала Мария. — Постарайся уложиться к полудню. И не забудь про арифметику.
Поцеловав мать, Брайан ушел. — Он изучает латынь? — удивился Стивен.
Томас кивнул:
— Свой греческий я сильно подзабыл, но латынь еще помню. Брайан уже давно читает Цезаря.
— Он получает совсем неплохое образование, — вскинув брови, сказал Стивен.
Польщенный Томас, весело поблескивая глазами, объяснял:
— В Дублине я ходил в колледж святой Троицы. О, я был очень многообещающим юношей. Родители мечтали видеть меня священником или, может быть, адвокатом. — Он покачал головой с притворным сожалением. — Но затем я увидел, как эта красоточка играет Джульетту и не раздумывая положил свое сердце к ее ногам. Естественно, я так и не оправдал надежд своих родителей.
— Не верьте ему, Стивен, — с насмешливостью леди заметила Мария. — Томас и в самом деле прирожденный дворянин, но он вполне мог бы кончить свои дни на виселице. — Она ласково улыбнулась мужу. — Сколько усилий мне пришлось приложить, чтобы он не попал в какую-нибудь беду. Он ужасно хотел стать актером, поэтому всячески заверял меня на своем ирландском языке в вечной любви. В своем простодушии я даже не подозревала, что ему нужна жена из потомственной театральной семьи, чтобы научить актерскому искусству.
— Она у меня женщина суровая, — печально произнес Томас. — И держит меня под каблуком. Честное слово. — Прежде чем он успел договорить, Мария самым неприличным образом положила руку ему на бедро. Усмехнувшись, он обнял ее за плечи и крепко прижал к себе.
Подплыла Джессика.
— Не обращайте внимания на родителей, Стивен, — сказала она весело. — Они не умеют вести себя прилично. Я просто краснею, когда гляжу на них.
Этот обмен ролями между поколениями рассмешил Стивена. Как жаль, что у его родителей не было и девятой доли той привязанности, которая соединяла всех Фицджералдов.
Он вдруг почувствовал сильную изжогу. Имея уже некоторый опыт, он сомневался в том, что она является предвестием приступа боли, но не хотел рисковать.
Допив бокал, он отставил его в сторону.
— День был довольно утомительный. Я иду спать. Он встал и, покачнувшись, едва не упал. Проклятие. Объяснить это выпитым шампанским невозможно: всего-то несколько бокалов. Он приложил руку к сильно разболевшейся голове. Только бы не шлепнуться прямо здесь. В один миг Розалинда оказалась около него.
— Господи, мы совсем забыли, что вчера нас ударило бревном по голове. — Она обхватила рукой его талию. — Я провожу вас. Мне тоже пора спать.
Стивен почти не помнил о своем ушибе, который оказался таким подходящим поводом для ухода. Он попрощался со всеми присутствующими и, поддерживаемый Розалиндой, оставил комнату.
Очутившись в прохладном коридоре, он сразу же испытал чувство облегчения, тем не менее не отказался от помощи Розалинды. Так приятно было чувствовать рядом с собой эту высокую девушку, ее тело. Возле Луизы он всегда ощущал себя настоящим великаном.
Обнявшись, они поднялись по лестнице в комнату Стивена. Розалинда подняла свои темные глаза, полные заботы, и спросила:
— Вы уверены, что с вами все будет в порядке? Он кивнул:
— Просто сильно закружилась голова. Как вы сказали, вчера меня ударило бревном. Но почему то кажется, будто это было давным-давно.
Откинув волосы, она обнажила его зашитую рану.
— Воспаления нет. И всё же… все же вам лучше не уезжать завтра. Подождать, пока голова перестанет кружиться.
Он не преминул воспользоваться представившимся ему поводом:
— Вы правы. Я должен отложить отъезд, хотя бы на один день.
Им пора уже было разойтись, но они продолжали стоять, глядя друг на друга. Она все еще была совсем рядом, теплая, женственная, неотразимо соблазнительная. Ему так хотелось погладить ее шелковистые волосы, поцеловать в полные губы, как он это сделал в предыдущую ночь, когда Розалинда оказалась рядом на кровати…
Не раздумывая он притянул ее к себе и поцеловал. Тихо вздохнув, она обвила руками его шею. От нее пахло шампанским и какими-то пряностями. Он провел руками по ее крутым бедрам, и в нем жарким пламенем вспыхнуло желание. Этот поцелуи никак не походил на тот, каким они обменялись прилюдно. Просто сводил с ума.
Нет, он не должен так поступать.
Стивен почувствовал, что все плывет у него перед глазами, хотя полученный им накануне ушиб был тут явно ни при чем. В моргающих глазах Розалинды он уловил то же смятение, какое испытывал и сам.
— Простите, — неуверенно проговорил он, смущенный и пристыженный своей невыдержанностью.
— У вас какая-то особая ужасная способность, — сказала Розалинда. — Вы забываете, что я добропорядочная, респектабельная вдова. — Она не спеша убрала руки с его шеи и шагнула назад. — Стыжусь признаться, но мне очень понравился этот поцелуй.
— Мне тоже. У меня такое впечатление, будто вы просто созданы для поцелуев. Как ни одна другая женщина. И все же то, что я не устоял перед искушением, не делает мне чести. — Поколебавшись, он завершил свою мысль: — Вы так прелестны и милы. Вы… до глубины души… трогаете меня.
Она приложила руки к его щекам, ее пальцы слегка скользнули по его скулам.
— У нас с вами какие-то особенные отношения, — сказала она. — Они напоминают собой хрупкий бутон, которому никогда не суждено развернуться в большой яркий цветок. — Она коснулась его губ легчайшим поцелуем. — Никогда-никогда.
Она повернулась и пошла по коридору к своей комнате. В ее покачивающейся фигуре таился какой-то бессознательный вызов. Он проводил ее взглядом, ощущая сильное желание, лишь частично плотское, на самом же деле гораздо более глубокое.
Ему понадобилась вся его воля, чтобы не последовать за ней.
Закрыв за собой дверь, он прислонился к ней спиной и стиснул пальцы в кулаки. Быть герцогом — значит быть обреченным на одиночество. В лицо тебе всячески льстят, а за спиной, вероятно, проклинают на чем свет стоит. Если не считать горстки друзей, он всегда чувствовал себя оторванным от всего человечества.
Но вот сегодня вечером, на несколько часов, он сумел слиться с дружеской, исполненной терпимости труппой, которая приняла его таким, каков он есть. Это короткое время он, казалось, нежился под пуховым одеялом, защищавшим его от лютого холода вечности.