Жест… Лицо танцовщицы должно быть одухотворено и прекрасно и жить своей жизнью… Она отдается танцу, но не поглощена телом, процессом, как женщина, отдающаяся любимому, знает лишь любовь, а не поглощена половыми органами…
Или задумавшийся музыкант напевает и выстукивает пальцами звучащую в его сознании мелодию, задумчиво смотря в окно, но не психбольной, который, ни на кого не обращая внимания, поглощен своим дерганием, и увлеченно пыхтит и стучит, никого не замечая… Лицо живет своей духовной жизнью… Танец как жест! В этом смысл танца… Конечно, это самые примитивные азы танца, но и их даже многие не знают… Потому танец должен быть отточен до такого абсолютного совершенства, что ты не должна его видеть, отдаваясь танцу…
Я много работала, вынашивая в уме свою роль… И не только свою — всю пьесу…
Я работала до тех пор, пока моя роль вся не жила в уме как мыслеобраз и воображение как единое целое, то есть я охватывала ее всю словно одной точкой, одним взглядом… Из этого мыслечувства-мыслеобраза роли, где чувство и воображение внешнее соединены и охвачены чувством в одной точке, я и рождала свой танец телом… Это было то самое чувство, которым я в бреду охватывала целые периоды жизни с их чувствами и переживаниями… То есть я не вызывала эти чувства последовательно физиологически, как плохой актер, не сливалась со своей личностью, я их держала в сознании, все яркие и могучие чувства роли, странно живущие в одной точке, поскольку это и было Сознание… Оно — Сознание — чувство — и оно может в мыслечувстве так же охватывать человеческие чувства целыми периодами, как охватывает протяженную симфонию или период истории… И это уже не животное чувство — это Мысль, — которая мощно воздействует на зрителя… Ибо это чувство сердца… И это Мысль, Синтез, единое целое… И ты передаешь зрителю это чувство, облегчая ему восприятие твоего посыла духа внешним проявлением, дающим ему направление сознания…
Опыт бойца, наблюдателя, ученого, певца позволял мне наблюдать и вычленять лучшие условия воздействия на зрителя, находить законы там, где для других была лишь пустота… От спектакля к спектаклю воздействие мое становилось все сильнее, и мне часто было просто стыдно, что многие ждут именно моего выхода, чтобы пережить радость духовного восхищения и чистоты, дуновения первой любви или порыва мужества, хотя я так старалась раствориться в пьесе и направить свое умение, чтоб именно подчеркнуть и усилить пьесу, а не себя…
— С тобой хотят увидеться дети тэйвонту… — сказала Рила, когда я валялась в гримерной после спектакля.
— Это люты… Люты это не дети тэйвонту, — поправил ее вошедший Релком, напарник в этом балете. — Это просто ученики тэйвонту, первая ступень в замке Ухон.
— Но они хотят выразить ей почтение, — лукаво сказала Рила. — Она их потрясла.
На вашу пару смотрели больше, чем на приму, хоть ты танцевала в маске!
Неведомая легкость, ты просто парила в воздухе постоянно, точно у тебя нет совершенно веса, нечто легкое и невесомое, все время там, рядом, будто гипноз, вуаль, дым… А еще эта маска!
— Ужасно… — честно призналась я. — И извинись, скажи, что я ужасно устала…
— Делать мне нечего! Их привезли на приближающиеся праздники показать все достопримечательности. К тому же они будут крутиться среди местных детей, препятствуя образованию детских банд и хулиганству на праздники… Дети царят среди детей… Они уже с детства знают всех и учатся устранять негативные моменты, управлять людьми и объединять детские коллективы вокруг себя, а не вокруг бандитов. Когда они вырастут, они уже будут не только всех знать, но и командовать всеми… Никакой мальчишка не пикнет, а для них это уроки и отработка приемов… Вместо банд — детские коллективы во главе с маленьким драчливым люты, который воспитывает их, подражая наставнику, и контролируется им…
— Как интересно! — воскликнула я. — Но…
Послышался топот детских ножек за дверью.
— Построиться! — скомандовал мальчишеский голос. — Равняйсь! Равнение! Сейчас я спрошу разрешения, а вы пока постойте вытянувшись и не подведите меня!
Я со смехом представила тянущихся к небу изо всех сил маленьких ребят, гордо стоящих с руками по швам в рядочке в форме, чтоб произвести на меня впечатление. Я не могла им отказать и разочаровать их. Сама такой была лисичкой.
Когда я смотрела на их мордочки, сердце сжималось от каких-то воспоминаний.
Улыбнулась им, извинилась… Постаралась не разочаровать их, рассказывала, смеялась. А потом обратила внимание на крошечную девочку, неподвижно стоящую в углу, в отличие от всех, и не отводившую от меня глаз.
Я еще раз взглянула на нее, и сердце мое ухнуло в пропасть. Окружающее словно выключилось, звуки растянулись и завизжали.
У нее были большие, мои громадные глаза и такие, знакомые мне, родные черты…
Не мои!
Того, Кого я Так Хорошо Знала…
Я еще не вспомнила его Имя, но оно уже билось во мне, как пульс, как птица, как моя кровь. Оно отзывалось в висках и горело бешеным пламенем в сердце.
Даже тело знало Его, оно было в его сжигающей истоме, оно кричало во мне навстречу Ему и наполняло каждую мою клеточку.
Того, о Чьей гибели мне рассказали другие, отводя страдающие глаза…
Точно вспышка, взорвалась в памяти картина…
Феерически кружащийся мир и губы, сплетенные в поцелуе… Он тогда меня догнал… За что-то разгневавшись на меня… Осенью… И, совершенно не подумав, схватив в охапку, разворачивая к себе… И дальше мы уже не помнили, ибо закружилась небо и земля… Мы падали, падали и не могли упасть, воспаряя к небесам…
…Я обессилено откинулась на стенку и только молча смотрела на Нее. Только смотрела, смотрела и не могла наглядеться. Стояла и смотрела, и даже не могла слова Ей сказать. Как смешно она ходит, как знакомо улыбаются ее надутые губки. Как она уже горда своей формой… По лицу моему катились слезы, а я их не замечала…
— Ты чего? — удивленно спросила меня Рила, увидев мое лицо.
Я же только плакала и пыталась что-то сказать…
А потом, взглянув на девочку, Рила сдавлено ахнула, побледнев, как стена…
— О Боже…
Она все поняла…
Глава 56
Я поехала за ней. Плевать. Меня уговаривали. Меня просили. Меня стыдили.
Плохо, что группа люты обнаружила слежку. Но я была невменяема. Я готова была воровать, только чтобы идти по ее следам. Они, очевидно, направлялись прямо в замок Ухон. Но я их потеряла. Наверное, вспугнула.
Я кричала от отчаяния и боли. Я знала только ее имя. И все. Я не знала ее жизни, не знала, как она думает, как живет… Я тихо сходила с ума.
Я даже не запомнила, как я нашла Дара. Или как меня нашел Дар, мой конь. Где я купила меч. И купила ли. На нем была кровь. Чья?
Только чьи-то крики о помощи вывели меня из апатии.
Дальнейшее все разворачивалось очень быстро. Тут меня словно подменили — дальнейшие действия стали профессиональные — чеканные, хладнокровные, хирургически точные и рассчитанные до безжалостности. Точно не девочка, а безжалостный инструмент смерти.
Взгляда хватило мне, чтоб оценить ситуацию. Около ста пятидесяти бойцов в черных костюмах с техникой и реакцией тэйвонту, но все в черных масках, грамотно штурмовали одного, в белой униформе тэйвонту, засевшего в расщелине.
Он был явно сильней их в технике; и тоже, похоже по ней, сам тэйвонту. Но, было очевидно, что он попался. Их было слишком много, и они были слишком спаяны друг с другом. А он мне был со спины чем-то знаком и тепел. Бойцы же были холодны, и от них веяло темнотой и холодом. Злобой и холодом. Не знаю, как я ощущала, я в бою не анализировала. Мне главное знать, кого рубить. На этих черных я почему-то сразу взъярилась. Опять. Гнев без причины это уже опасно. Все, что я пережила за эти дни, выплеснулось в этой вспышке сознания.
Если увидишь предателя и змею, сначала убей предателя, потом змею… Именно это сравнение мелькнуло во мне как молния, когда я убила первого из них.