Просто естественное, желанное бытие? Любовь не вожделение, она спокойна и естественна, любовь это когда рука любимого на твоей груди просто радостна?
— Философ, — ласково сказал он, целуя меня.
Я радостно улыбнулась…
Потом изменилась…
Улыбка осталась лежать внизу…
Глава 52
Все изменилось в долю мгновения, и особенно я, что мне самой было неприятно.
Но иначе я не могла.
— Опасность! — пронзительно холодным, профессиональным голосом вдруг резко крикнула я; холодным голосом, в котором уже не слышалось ни одной нотки, звучавшей перед этим. Вскочил на ноги уже другой человек, не имеющий ничего общего с прежней, властно зовущий коней и отдающий Дару и его банде холодные, четкие, безжалостные приказы убивать… Точным толчком отправив Радома за камень, я мощно выстрелила второй нож в один из кустов, неведомым образом уже оказавшись сама рядом с ним, как вспоминал потом ошарашенный Радом. Второй, потому что первый я метнула еще до того, как произнесла слово, просто на смутное серое чувство. Говорили, что я вгоняю нож с восьмидесяти метров полностью в дерево по рукоятку с скоростью и силой арбалетного болта…
Трое в таких же черных масках не успели одуматься. Одному я размозжила голову камнем, второй опрокинулся от удара пробившего его череп метательного клинка, а третьего, напряженно кружившего вокруг меня, убил налетевший сзади Дар, который помчался дальше на следующие кусты. Мало того, что его метало из стороны в сторону, чтоб не стать жертвой метательного оружия, так он еще применил знаменитый фокус — перед самыми кустами вдруг перекувыркнулся, будто упал раненный, и ударил кусты всеми своими копытами с налету. Оттуда с воплем вылетел человек, которого тут же добила несшаяся с другой стороны Белочка.
— У них, как у тэйвонту, здорово распределены роли! — восхищенно сказала я подошедшему Радому, стреляя из арбалета погибшего черного в дальние кусты.
Оттуда послышался вопль. Мигом кончившийся с прибытием Дара. Как раз туда и скакавшего.
Я хладнокровно зарядила арбалет еще раз и выстрелила в еще раз в черную скалу.
Оттуда с криком свалился человек, мучительно цепляясь за камни. Я выстрелила еще раз, и он затих.
Кони с фырканьем проверяли ближайшие кусты, куда я метала ножи, и что-то топтали там.
— Я боюсь за тебя! — сказала я Радому.
По лицу его мелькнула странная улыбка. Но, отложив все, он просто взял меня в охапку и притянул меня к себе. И крепко прижал… И крепко поцеловал в губы и так раз, другой, третий… Волосы мои растрепались, я почувствовала, что у меня кружится голова. Я таю… Еще мгновение и мне все станет все равно и уже никто не остановит нас…
Рядом зафыркали вернувшиеся кони.
Я с трудом оторвалась от Радома. Я ничего не думала — просто голова кружилась, а тело падало куда-то в пропасть, точно не мое…
— Мне нельзя быть голой, — запинаясь, сказала я, пытаясь отстраниться. Но куда там — я упиралась в его руки голой спиной. Словно камень. — Ты от этого наглеешь…
Меня приподняли как пушинку и молча прижали к громадной груди, чуть не раздавив. Я просто замерла, задыхаясь от огромной радости сердца. Почему-то я не чувствовала того, что должны чувствовать девушки в такой ситуации. Никакой тяжести и острой сладости внизу. Скорей сладость была в сердце, которое таяло, и я вся обмирала…
— Ты специально меня раздел, чтоб иметь возможность надо мной так издеваться! — возмущенно догадалась я, тщетно болтая в воздухе ногами.
— Никогда не думал, что мне, учившему воинов терпению и выдержке, будет так трудно дождаться до утра. Как подумаю, что завтра ты станешь женой, и сама позовешь и откроешь мне свое тело, и никогда нам больше не придется стыдиться друг друга, так просто схожу с ума.
Я злокозненно улыбнулась.
— Иногда полезно и помучится немного — так сладче будет, — детски сказала я.
— Лукавица!
— И ценить меня больше будешь!
— Больше невозможно… И так схожу с ума от страха за тебя.
Я фыркнула.
— А я-то думала, что это на кого-то нападали, и он не смог защититься. Радом, я тревожусь за тебя! Столько этих черных! Ты не можешь защититься!
— У них плохая подготовка! — усмехнулся он. — Если бесшабашная девчонка в одиночку убила сегодня треть школы.
— Я боюсь не за них, а за тебя…
— Я мастер тэйвонту! — гордо сказал он.
— Не ври! — ласково потерлась я об него. — Я понимаю твое желание хвастовства передо мной, но с каких это пор мастер тэйвонту не смог победить сто бандитов голыми руками? Признайся, что ты бродячий воин и попросил друзей тэйвонту, чтобы произвести на меня впечатление! Все равно они тебя не слушаются — второй раз отпустили меня…
— Я представляю, как тебя отпускали… — ухмыльнулся он. — Они хоть там еще живы? Как хорошо, что ты плакала!
Я отвернулась и спросила Дара, в упор подошедшего к нам и внимательно следившего за действиями Радома своими недоверчивыми конскими глазами. Чего это вы тут делаете?
— Как ты мог проворонить нападение? — с укором сказала я ему. Тоже мне охранник!
Дар фыркнул.
Тут везде воняет этими черными, попробуй уследи, — поняла я.
— Еще нашел кого-то? — спросила я.
Они с Белочкой зафыркали и замотали головами.
— Пойдите обыщите еще раз! — сказала, сопроводив мысленным разъяснением, они охотно помчались прочь, но я почему-то подумала, что заниматься они будут вовсе не розысками убийц. Такие противные и непослушные. Тем, чем завтра я буду заниматься с Радомом. И чем отныне священно стану для него. И чем отныне и навсегда будет мое тело… Как странно мне расставаться с детством, с одиночеством, с юностью… Была ребенком, и вдруг повзрослела… Как-то неожиданно и пьяняще это чувство юной девушки, почти уже женщины…
— Будто мы с тобой, — восхищенно сказал Радом.
— Не похож ты на Дара. Тот дикий и сильней Белочки. И быстрей в бою. А ты слишком окультуренный.
— Не думаю! — ухмыльнулся он. — Просто она не показывает ему все, что может…
Я растаяла.
— Радом, дай я одену какую-то одежду! — взмолилась я. — Из-за этого ты ко мне неуважительно относишься, и я сама виновата.
Он крайне неохотно это сделал. Точно ему доставляло удовольствие пасти на мне свои глаза.
— Не зачем тебе одевать запачканные темным магнетизмом вещи этих мерзавцев. А в мою рубашку тебя пять влезет, словно это ночная рубаха.
Я подумала, что она будет мне как платье, и это хорошо, но он почему-то уклончиво не согласился. Я рассудила, что ему жалко рубаху, и вздохнула. Плащ я, конечно, безнадежно переделала, но…
Он, наконец, нашел выход — тэйвонту ведь — и закутал меня в свой плащ, дав его мне опять.
— Я с ним не расставалась, — по-детски сообщила я. — Пока эти гады не отобрали… Хорошо хоть, что вернули. Только не суй под него свои ручищи.
Потерпи. Завтра я буду уже твоей половинкой, и руки не будут уже чужими, — по-детски сказала я. — Так странно все это… Точно и не я буду… Не могу себя это представить.
Я взяла его руку и положила на лоно. Сквозь плащ, правда. Странно, но я при этом ничего не чувствовала плохого. Только чистоту, гордость и радость.
Радость от того, что этот сильный мужчина станет частью меня, станет моим, войдет в меня, навсегда, будет поклоняться моему телу и находить в нем радость, войдет в мою жизнь неизменно, будет моим спутником жизни и будет отцом моих детей. И зарождение их казалось мне чем-то священным и даже нужным.
Ни одного вожделения не шевельнулось во мне при этом. Спокойная, широкая радость от его рук.
— Я наглая, низкая и бесстыдная и мне чуть страшно. Но уже не стыдно.
— Никакая ты не бесстыдная, ты просто настоящая Женщина. Уже изменившая психологию. Которая согласилась выйти замуж за любимого и просто отсчитывает последние часы своей одиночной жизни, — возмутился он. — Чтобы начать жить вдвоем. Психологически ты уже со мной, вместе, часы перевела, а обряда еще нет. И сознание твое крепко в сердце и претворяет импульсы тела, мощно распространяя их на все, а не падает в половые органы, концентрируясь на причиняемом раздражении органа. Ты же думаешь не о себе, а о любимом, и его действия лишь сосредоточивают твое сердце и сознание на нем…