Не вливается, а именно умножает. Это трудно объяснить. Да и не надо. Ведь главный секрет в любви. Страсть на самом деле только приложение к ней, дающее детей. Без детей пустоцвет страсть. Видела ли ты пустые, отцветшие цветки?
Дети скрепляют семью. И разводы часты тогда, когда единственный ребенок взрослеет. Или их нет вообще. Если женщина пустоцвет, то пусть не удивляется тому, что муж, что бы он не говорил о детях, желает или не желает он, будет шастать на стороне. Таков обычай природы, как любовь. Именно тот же природный закон, который дарует любовь, ее и отберет. Только дурак думает, что в этом он может быть своемысленен, и делать что угодно, не иметь детей, а сложный аппарат природы Любви, неотъемлемая часть которого и есть дети, сохранить. И то и то часть одного великого инстинкта, хотя дурак, как водится, не понимает это, и даже тщится, то семя женщине не допускать в лоно, то средства разные использовать, думая еще при этом, что он сохранит любовь! Которая пришла не по его воле же, а по воле аппарата! Нет предела дуракам. Предохранительные средства! Тогда как сам он разрушил тончайший физико-химический, психологический синтез реакций организма, которые и есть любовь. Безумцы, получив настоящую любовь от природы, нежданно, не по своей воле, а волей внутреннего аппарата, не понимают, что также вольны и утратить ее по воле того же аппарата. Особенно когда любовь нарушают так жестоко из-за удобства и прихотей людских… А еще хуже аборт. Давно известно, что мужчина, заставивший женщину сделать аборт, автоматически теряет ее любовь, хотела она или не хотела. Это природно. И наоборот — мужчина может бессознательно возненавидеть женщину, убившую его ребенка. Чтобы он даже внешне сам не думал и предпринимал. Иногда же просто даже случайная гибель младенца рвет и охлаждает отношения между супругами. Иногда бывает, что даже случайный удар мужчины по беременному животу убивает Ее любовь, ибо инстинкт, защищающий ребенка, сильнее. Много тайн в любви.
— А как же пройти по этому тонкому лезвию меча, если отовсюду грозит ей гибель? — расстроилась я.
— Иди по пути человечности, и никогда даже и подумать не сможешь о том, чтобы попасть в ямы. Только когда нарушается человеческое, когда теряют стыд, срам, совесть, сердце ради своего ублажения ли, удобства, когда настолько обезумевают, что могут убить беззащитного еще ребенка в лоне, ради своего спокойствия или комфорта и беззаботности жизни, то опускается меч закона. Ведь все эти отклонения, хотя и прижили их на нашей земле благодаря западникам-иудам, есть ужас и бесчестие человеческое, недостойное звания человека…
— Мы подружились с Чарой, — сказала я Хану. — Мы много говорили, но все наши беседы неизменно сводились к тому, что мужчина обезумевает лишь тогда, когда видит полное, мощное, лучистое счастье женщины. Что яснее слов говорит о том, что Его именно любят, а не питают страсть, или вожделение членов к породистому производителю. Ибо только любовь преобразует страсть в чистоту, экстаз, любовь и счастье… И поверх всех секретов стоит Любовь Женщины, мощная, чистая, ликующая, преображающая все, чего касается. И именно эта любовь ведет, зажигает, сводит с ума мужчину поверх всего… Тогда женщина становится Ведущей, когда она затрагивает сердце.
Хан, тэйвонту воспитавший меня, о чем-то задумался.
— О чем ты думаешь? — спросила я. — Ты все еще осуждаешь меня?
— Я подумал, что некоторые чисто психологические аспекты искусства гаэтан было бы хорошо ввести в подготовку тэйвонтуэ. И ты могла бы провести с глупыми девчонками цикл бесед.
Я ахнула.
— Ухон же монастырь!
— Ну и тэйвонту все же женятся, хотя и к концу жизни, как балерины.
Учитывая то, что тэйвонту женятся в основном на тэйвонтуэ, то есть воспитанницах Ухон, — ехидно подумала я, — интерес Хана к воспитанию молодых тэйвонтуэ был совершенно понятен.
— Угу, — сказала я.
— Правда, гаэтаны и тэйвонту вообще-то испокон веков враждуют… — с сомнением протянул Хан, пытаясь сохранить достоинство. — Что об этом говорить! Проклятые гаэтаны! Даже речи о них нельзя вести. Лучше тебе забыть все это, как и положено хорошей девочке… — он гордо отвернулся…
— Ты уже забыл, правда, что я уже совсем не хорошая девочка, а беззамужняя мама юной байстрючки, — сказала я, отворачиваясь. — И судя по всему, скоро будет и вторая. Сегодня как раз полнолуние.
Я нимало не сомневалась, что эта история станет фольклором и будет слово в слово передаваться среди обладающих абсолютной памятью молодых тэйвонту и тэйвонтуэ. Ну и на счастье. Может какой-то девчонке поможет.
Глава 9
…Покончив таким образом с мамой, Лан занялся дочкой. Точнее сказать, он вовсе не хотел, даже когда стал хоть немножечко соображать, ни отпустить, ни освободить, ни подняться с меня. Хотя я самым наглым образом лежала голой спиной на полу.
Но я резким движением высвободилась, собирая по комнате кусочки своей одежды, словно то были остатки моей гордости.
Меня даже не назвали женой!
А девок, простите, полно.
Настроение снова портилось, и я почти уже снова начинала рычать зверем.
Лан, переодевшись, хладнокровно взял меня на руки, не слушая моих сопротивлений. Я глупо смирилась. Если уж суждено, то побуду с ним, пока не уедет. Глупо было сопротивляться объятию, когда тобой перед этим три часа подряд натирали и полировали пол.
Савитри перекочевала к отцу, который занялся ей самозабвенно, словно сам был ребенком. Та что-то радостно гулила, хотя уже вполне умела говорить.
Впрочем, нельзя сказать, чтоб он оставлял меня. Одной рукой с Савитри, другой со мной, забыв что-то в моей одежде. Я бездумно смотрела, как он играет с дочерью, отдаваясь сама его руке. Дочь была довольна и увлечена. Они уже совсем спелись друг с другом.
— Кстати, вы не ранены? Стрелы у Савитри были отравлены, — вспомнила я.
Лан только хмыкнул и не пошевелился. Тэйвонту глухо выругались и начали осматривать одежду.
Я совсем не помню, сколько так мы были. Время выпало куда-то. Видимо голова совершенно отключилась, так что я только туповато глядела на происходящее, ничего не соображая. Только когда его рука оказалась там, где ей совсем быть не следовало, особенно у "хорошей девочки", я попыталась отодвинуться. Я понимала, конечно, что это глупо, после всего, что с нами произошло, но ничего не могла с этим поделать.
Посадив меня на колени, второй рукой он не отпускал меня. Его, видимо, это тоже не устраивало, потому что спустя какое-то время мы опять очнулись на полу, не слишком-то соображая, как мы там оказались.
Впрочем, на счет этого меня просветил мой второй тэйвонту Тон, бывший моим воспитателем с младенчества.
— Нельзя было отвернуть голову, что ли! — возмущенно сказала я, краснея.
— Я хотел, но не мог, — чуть вздохнул он, сам покраснев. — А ведь я тебя воспитал! На тебя смотрела даже Савитри.
Я стала вся пунцовая.
— Неужели было так плохо?
— Да нет. Это скорей мы поняли, что такое женская любовь.
— Бесстыжие…
Хотя тэйвонту принца ничего не сказали, по крайней мере мне, я прекрасно поняла, что они тоже не упустили бесплатного кино и наслаждались на всю катушку.
— Не люблю порнографию, — сказала я.
— А мне нравится, — сказал тэйвонту Лана. Я ахнула.
— Только это Эротический театр! — бесстыже поправил меня он.
А вот дочка смотрела на меня внимательно, и я поняла, что она требует объяснений, чем это мы занимались на полу так долго и самозабвенно, когда ей по полу даже лазить не разрешают.
— Папа делал маме еще одну Савитри, — объяснила я ребенку.
Та засмеялась от радости, захлопав в ладоши.
— Папа, пожалуйста, сделай ей две! — совершенно отчетливо попросила его Савитри.
— Второе платье за один день, — обречено сказала я, рассматривая разорванную тряпку. — Негодяй такой, ты не мог его снять?
Негодяй такой молчал, ответив только мимолетно поджатыми в ухмылке губами, не отводя от меня взгляда и не разжимая объятий. Я хотела собрать и это платье, но мне не позволили.