Высокий духом наоборот, всегда стремится к равенству. Властолюбие — отличие самых низких духов…
Когда женщина получает равенство, мир на глазах становится человечнее и славнее. Ибо даже самая легкомысленная женщина думает не о драках, славе и войнах, а о Любви.
…Несколько церковников, с ненавистью вскинувших спрятанные арбалеты, зарубили прямо с митрами. Вообще трупов было достаточно.
Только два тэйвонту Лана, среди всего этого безумия и трамтарарама теперь уже весело показывали мне большие пальцы. Негодяи, они все знали!
Это только мне не хватило ума понять, что после того, как он увидел дочь, речь для него шла уже не о личном признании меня женой, а о вызове всей ветхой махине Дивенора!!
— Негодяй, — смеялась и плакала я одновременно. — Не мог хоть предупредить?!
— Зачем? — ухмыльнулся Лан. — Я знал, что тебе понравится…
— Будет гражданка, — обреченно сказал настоятель тэйвонту из замка Ухон, подойдя к нам. Он, вынув меч, отсалютовал Лану оружием, проявляя таким образом высшую честь. — Но я сознательно принимаю вашу сторону, а это еще один голос в Верховном Совете Знати.
— Не нравится мне, когда во имя религии убивают детей, а тем более женщин, — хмуро сказал Лан. — Этот божок что-то подозрительно смахивает на дьявола.
— А слуги на чертей, — холодно сказала я.
— Если вас пыталась убить невинная овечка, это не значит, что все овцы — людоеды. Просто перед вами оборотень, принявший чужую личину для своих целей, — хладнокровно парировал настоятель. — Религия не имеет ничего общего с суеверием, властолюбием, нетерпимостью священнического клира, и в чистых руках достаточно дисциплинирует массы для восхождения духа.
— А когда они были чистые?
— Когда само общество обратится к духу, — твердо сказал настоятель. — Тогда жречество само отпадет, высохнув, как навоз с сапога. Останутся Святые, Подвижники, Учителя, Мудрецы и Пророки, которые будут править единственно авторитетом Духа, и почитаемы не за чин, а за Свет своего сердца и близость к Высшему Огненному Миру. Их власть будет силою любви их духа, а не властью силы. И устремление к ним будет совершенно добровольно, и биться будут за право счастливое хоть немного быть ближе к Источнику света и любви. Они будут способствовать завершению духовного развития, тогда как государство будет всеми мерами способствовать духовному развитию народа, имея духовное развитие народа как главную задачу светского государства. Так никто не будет силой притянут к религии, но только лишь магнитом любви. Светское государство будет только развивать культуру и нравственность, удерживая худшие элементы от падения и деградации. И постепенно добровольная власть духа одухотворенных людей пронижет все общество, как монах сам повинуется святому старцу. Это будет иерархия любви, где лестницей и старшинством будет достижения духа. И тогда государство постепенно исчезнет, став братством. Так будет!
— Я так поняла, что нам дана программа нашего будущего построения? — улыбнулась я. — А хорошо!
— Я тоже подумываю дать мощное воспитание лучшей человечности и одухотворенности всеми силами государства, как в древних коммунистических государствах, — подумал вслух Лан, — только многократно усилив и одухотворив его, и не шарахаясь от слова Дух. Это внешними мерами. А венчать это здание, уже касаясь таких тонких материй, как сердце, будут Подвижники и Святые, Учителя. Не гонимые, как в древних атеистических государствах, но поддерживаемые государством. Государство будет обеспечивать, так сказать, нижний предел. Но только боюсь, не так легко все это будет.
— А мы на что? — тихонько сказал, всовывая голову между настоятелем и мною, тэйвонту Лана.
— Отойди от Маэ, — дернувшись, сказал Лан. — Я сегодня на это очень плохо реагирую…
— Мы видели, — скромно ответствовали те.
Что только женщинам не приходит в голову в самые серьезные для страны моменты.
Будто мы не посреди бушующей толпы, я совершенно отключилась от происходящего и задала ему совсем не тот вопрос:
— Лан, что ты тогда сказал, уходя, своим тэйвонту, — вдруг неожиданно потребовала я, — в моей комнате, когда они вдруг успокоились? Требовала, все еще дрожа, совершенно не замечая несоответствия пустоты вопроса серьезности момента, будто у меня все сзади горело. — Ну, пожалуйста! — молила я как ребенок. — Мне это очень важно!
Он усмехнулся, и, крепко обняв и притянув меня к себе, громко сказал на ухо:
— Всего три слова…
Он замолчал, тяня…
Я напряглась…
— Это… Моя… Жена!
Я взорвалась… Я чуть не замолотила его по груди своими кулачками…
— А зачем же, зачем же ты сказал, что уезжаешь! Знал бы ты, что я пережила! Я же покончить с собой хотела, идиот ты этакий! — бесилась я.
Но Лану и горя было мало. Схватив в меня в охапку и запуская руки под одежду, он, все более и более неистово целуя, шепнул мне на ухо всего одну фразу, явно уже начиная терять контроль над собой.
— Ты упустила всего одно слово. Я сказал не "я", а "мы"! Не хочу тебя оставлять в этом гадючнике!
И все — "мы" поплыли… Прямо в зале… Среди всех, всего тарарама…
Бесстыжие до невозможности… Тэйвонту, окружавшие нас, когда мы почему-то оказались на полу, хладнокровно старались не глядеть на нас, не поворачивая головы назад и вперяя свои гордые орлиные взоры в зал, стоя к нам спиной сплошным кольцом… Но у них это не очень-то получалось.
Лан крутил, скользил по мне, ласкал меня с такой жадностью, силой, всезабытием, что казалось, мы оба совершенно обезумели. Боже, боже, что он со мной творил! Это было неистовство, ураган; еще немного, и он сломал бы мое хрупкое тело как тростинку, если б только я не была жестоко тренирована тэйвонту так же, как и он. Но тело мое было таким же железным, гибким, упругим, податливым. Я ничего этого даже не замечала, просто отвечая ему не менее неистово, ненасытно, жадно, чем он сам. Я просто задыхалась от жажды по его рукам, как заблудившийся в пустыне глотает потом воду…
— Нет, нет, что они делают! — услышала я шокированный и возмущенный тонкий голос дяди Лана. Которого на этот раз никто даже не допустил к нам. — Нет, вы только посмотрите на это! — визгливо кричал он где-то в стороне, обращаясь, по-моему, к моему отцу.
— Да? — рассеяно только и сказал отец. — Я не вижу, чтоб они предлагали что-то особо новенькое. Я даже сам знаю несколько штук похлеще…
…Я не помню, как я оказалась в своей девичьей постели. Может, ничего этого не было? Не было страданий, безумных мук, черного отчаяния, надежд?
А были только мы? На всем белом свете…
— Лан, это ты? — спросила я.
Эта ночь была нашей ночью. Но мне стыдно признаться, что ее половину я проплакала, уткнувшись ему в грудь. Я сама не замечала, это потом мне рассказывал Лан, как совершенно бессознательно снова и снова ложила свою шею на изгиб его бицепса, чтобы он мог сломать ее одним движением. Я словно специально провоцировала его. Но он только нежно целовал и ласкал ее снова и снова, и не мог утихомириться…
— Лан? Лан, Лан, Лан, Лан! — безумно шептала я, тыкаясь к нему в руки.
— Ты мавка? — зарывшись мне лицом в волосы, тихо спросил муж.
— Меня зовут Маэ, — тихо ответила я.
— Какое ласковое имя. В нем словно теплый ветер, — прошептал он одними губами, ласково обнимая меня и крепко-крепко прижимая к себе. И не сдержался. — Маэ, дурочка, как я тебя люблю! Боже, я был так счастлив, найдя вас живыми, что чуть не повредился умом…
Я счастливо вытянулась у него на руках, в струнку, замирая от сладкого ощущения нереальности события происходящего, и отчаянно боясь спугнуть эту тонкую птицу благоволения богов. Боже… Лан… Мне стало так хорошо, что и не говори…
— Маэ, любимая, жена моя, я так счастлив! — уткнувшись мне в волосы, прошептал муж. Любимый, верный, преданный…
Ниже в дневнике шла приписка чужим почерком:
"Так кончается известная часть дневника принцессы Маэ, законной королевы Дивенора, погибшей вместе с дочерью при нападении неизвестных лиц на родовой замок… Остальные части дневника НЕ НАЙДЕНЫ…"
Глава 61, Ри