Уже удаляясь по крышам так, чтоб в меня никто не мог выстрелить из окна даже раненный, я слышала отчетливо доносившуюся до меня перепалку двух голосов как финал:
— Как раз в том, что Ахан видел Ее я как раз и не сомневался, — отчаянно хохотал Джейки, несмотря на раны, — я сомневался только в том, что король после этого видел именно этого Ахана… Знаменитый у него меч, братец!
Они ошибались, но в главном принципе были правы.
Как ни странно, я нашла Дара в том же районе… Вернее, я наткнулась на них, падая от усталости, когда шла прямиком через лес из последних сил, не останавливаясь, два дня… Мне снова стало дурно… И я уже не понимала, куда иду… Но уперто не останавливалась…
Но я не нашла Джнуну… Уверенная, что это маленькое белое дитя погибло, я плакала, прижавшись к Дару… И еще плакала, что я никому не нужна… И что
Радом меня не забрал и так и не пришел… И что по высказанным намекам он мог вполне меня убить… Если б узнал, что я сбежала из монастыря… На сердце было так больно, так больно…
Через несколько дней в глуши все успокоилось, и я снова могла отдаться тренировкам… Они хоть угашали мое странное, сумасшедшее стремление к Радому, которого я не понимала… То, что я полностью концентрировалась на мысли, хоть немного отвлекало меня от безумных мыслей о нем и напрасной надежды…
Когда ставится удар, функция мысленного предопережения одна из важнейших. И, что еще самое главное, она делает сам удар радостным, не тупым, не надоедливым. А превращает его в мастерство и одухотворение. Пусть пока примитивное, пусть. Но надо запомнить, что мысленное представление-прокручивание нужно, чтобы связать удар с мыслью. Хотя сама мысль дает возможность его безустанного совершенствования. При практике такого сочетания упражнений и использования мысли (всего десяток лет), навык вырабатывается почти мгновенно.
Это не просто мысль, это фильма виденного удара мастера, но перенесенная на себя, будто ты мастер и бьешь так. Ты отключаешься, и при нанесении ударов в воображении представляешь, будто это бьет мастер и так же мгновенно, опережая удар. Каждое твое действие предшествует в воображении то же самое действие мастера, а ты словно имитируешь его телом, полностью поглощенный образом. И так не только удары, но в воображении опережают и комплексы, приемы, танец и т. д. В мысли — абсолютное совершенство, (не словесное, а в воображении на себя реально), и тело мы учим подстраивать под мысль… Кстати — это дает побочный эффект, что потом ты только просмотрев ката мастера или прием, сможешь абсолютно точно его повторить, ибо в воображении ты прокручиваешь его.
Конечно, для этого нужна абсолютная наблюдательность и развитие воображения.
То, что мы ускоряем выработку навыка и даже сам удар (можно почувствовать, как он станет ощутимо молниеносней, ибо туда не вмешивается рассудок и руководит ударом уже не рассудок), это не значит, что вы можете избежать проделать свои миллион раз каждого фундаментального удара. Йо-йо!
Именно когда вы сделаете все миллионы каждого удара, вы и станете способны легко учиться с первой сотни тысяч раз…
А потом быстрее и быстрее…
Достигая такого совершенства, что раньше и не мыслили…
Но вначале, пока навык учебы и овладения глух, его надо подстегивать физически.
Поскольку скакать мне было некуда — сейчас меня никто нигде не ждал, Радом был безвозвратно потерян, когда они обнаружили, кто я такая, куда идти — не знаю, к тому же беспомощна как дитя, я отдала все силы тренировке ударов… Скромное сознание того, что сам король, которому как рабы подчинялись тэйвонту, отдал приказ о моей ликвидации, поддерживало меня в необходимости тренировок. Иначе мне хотелось просто сесть и реветь, реветь от горя, идти куда глаза глядят и выплакаться и просто умереть. Я не сомневалась, что Радому уже передали кто я, и он, возмущенный, отдал приказ меня убивать… И сердце ныло от непоправимого, и отвратительное ощущение невозможности изменить случившееся раздирало мою душу, когда я, заплаканная, забросив все, тупо безжизненно лежала и смотрела на небо… Я не хотела жить… И не могла жить, потому что каждая мысль напоминала мне о нем, и хотелось выть от ощущения ужасного, непоправимого несчастья, случившегося со мной, тянущего изнутри душу…
Подобного я и представить себе не могла в детских мечтах, что это случится именно со мной…
Уходили недели. Набивала удары до сумасшествия. Но горе становилось только хуже — меня тянуло обратно… И я била, била и била, сбивая руки в кровь…
Надеясь болью утешить тянущее неприятное ощущение, рождающееся в сердце…
Дар и Белочка, и понимали, что что-то случилось, и все время пытались меня развлечь, но я, обняв их лошадиные головы, только сильней рыдала, уткнувшись им в гривы и не в силах остановиться…
Временами я ничего не видела и не понимала…
И я нарвалась.
Только этих я не знала. И так никогда и не узнала подробнее. У них была черная форма тэйвонту.
Просто вышло так, что я почувствовала их издалека первая — ветер внезапно подул на меня.
Не знаю как, только я поняла, что там опасность. И на ходу соскользнула с коня под прикрытием дерева, когда оно на мгновение закрыло меня. А Дару мысленно приказала через сотню метров мгновенно развернуться и уходить под углом, уводя их за собой.
Почему-то в минуту опасности я стала абсолютно хладнокровной, будто в крови у меня текла не кровь, а минимум жидкая сталь…
Холодно, хладнокровно и жестко…
Не знаю, как в моей глупой голове мог мгновенно сложиться такой план. Такой глупый план в сумасшедшей голове. На словах его не передашь — его надо было видеть именно на этой местности. Ее особенности словно автоматически претворились в мои преимущества, и я среагировала мгновенно. И, вместо того, чтоб попасть в ловушку, я на ходу заманила их в ловушку сама.
Мне даже самой тошно стало, как мгновенно я это сделала.
— Она уходит! — раздался сдавленный крик, и они выскочили вслед за лошадьми из укрытия. Их было трое. И я как раз аккурат оказалась за их спиной; позади увлеченных азартом погони молодцев. — Убей!
Обернись хоть один из них… Я б, наверное, погибла. Я не была еще приспособлена сражаться со взрослыми тэйвонту в открытом бою.
Казалось, мне ничего не сделать против явно превосходящих — один к трем — сил противника. Ведь они, эти звери, уклоняются даже от арбалетной стрелы в упор, если ее видят.
Трое. Я ясно чувствовала их — бесшумных, мощных. Они двигались на меня; вернее за лошадьми мимо меня.
Я вжалась в дерево, пытаясь не дышать и даже остановив сердце, когда они вынеслись мимо меня. На мгновение все трое тэйвонту оказались на расстоянии вытянутой руки от меня, но спинами ко мне!
И это их погубило!
Я даже сама не поняла, как хладнокровно расстреляла их в упор из арбалетика на три стрелки, не шевельнув не единым мускулом, только повернув кисть.
Ибо шевельнись я, я была бы уже мертва, ибо они были в моей мертвой зоне.
А так они даже ничего не поняли, когда тупо завалились вперед.
Ибо в их мертвой зоне была теперь я!
Собрав оружие, я тут же вскочила на коня.
Если б я хоть задумалась, что они не ходят в одиночку, а охотятся стаями!
Глава 33
Занятая собой, и чрезвычайно довольная, я даже не сразу поняла, как вынеслась на группу скачущих на конях черных тэйвонту там, где две тропы сходились за поворотом в одну. Они не ждали меня оттуда, где была их засада. Удивление было взаимным, хотя оружие мы вскинули почти одновременно. Только я уже хладнокровно расстреляла свой арбалетик в упор, когда они только подымали, так что трое не успели среагировать, а один еще разворачивался.
Как я потом поняла, уже изучив позже по картам местность, их подвело то, что эта была та же тропа, по которой они скакали, только она в одном месте раздваивалась, потому они были уверены, что это кто-то из своих. Ибо они же скакали по ней параллельно до развилки. А с той стороны, откуда появилась я, появиться для того, кто знал местность, на коне было невозможно…
…Врезавшись в толпу, я нырнула, уходя сразу от двух стрел, и сбила ногой в подбородок с коня тэйвонту, в то время как Дар просто опрокинул тараном коня, на котором тот ехал, и раздавил упавшему оглушенному бойцу голову копытом. Я же снизу, вися на коне, расстреляла в промежутке два других своих арбалетика, отобранные у убитых тэйвонту, с двух рук.