Он говорил ехидно и меня явно не за ту принимал. Рука моя скользнула за арбалетиком, но его там не оказалось. Я удивленно ощупала место, где он только что был, недоуменно оглядываясь. Я была не в силах понять, куда он делся, и еще раз незаметно ощупала себя.
— Напрасная работа, — продолжил он, продолжая издеваться над раной, и как-то над ней ковыряясь. — Наши тэйвонту вовсю работают, собирая сведения, хотя картина уже и так ясна. Десятки тэйвонтуэ, сейчас так же переодетые, расспрашивают в городе, и еще человек пятьдесят раскручивает по следам, что же школа Ахана делала сегодня, прежде чем пришла к такому позорному завершению…
Он внезапно ахнул, что-то увидел в ране, и, сунув пальцы в рану, внезапно вырвал оттуда что-то блестящее… Меня содрогнуло от адской боли, и на мгновение я потеряла сознание… А я-то думала, когда он копался в ране, что худшее позади… — потеряно подумала я. Из глаз моих против воли потекли слезы, и я даже не сразу поняла, что он вынул из руки (это из руки-то!!!) арбалетную стрелку.
— Она вошла в параллельно кости, вернее в саму кость в рукав… То-то я думал, что рана такая странная, — удовлетворенно сказал он. Взглянув на мое белое от боли лицо, где боль, казалось, потрясала до основания, он ехидно поинтересовался:
— Может тебе еще и обезболивающее дать, принцесса?
— А что вы ей его не дали? — скороговоркой сказал на аэнском, прикусив губу от потрясения, маленький лекарь, побледнев хуже, чем я. — Стрела же вошла в сердцевину кости!!
Я хладнокровно улыбнулась, хотя, наверное, получилось не очень искренне.
— Случалось терпеть и худшее… — сквозь зубы презрительно сказала я.
Но тот только хмыкнул.
— Стрела вошла параллельно кости, потому я ее и не заметил, — он, предоставив действовать и промывать кость маленькому, с интересом взял стрелку. — Что за лошади стреляют стрелками тэйвонту? Это наверное та, на которой женился Лорд Риберийский?
От неожиданности я хмыкнула и затряслась от смеха. А он изучающее смотрел на меня.
— Похоже, кому-то надо промыть мозги, — сказал он как-то отвлеченно, словно сам себе. — Они сознательно скрыли, что в здешней Семье растет еще одно чудовище… Ты на нее похожа, ты знаешь?
Его отвлек маленький, извлекший из руки еще две стрелки, и большой выругался.
Они забыли про меня и начали работать над раной, исследуя руку вдоль и поперек какими-то зондами. Я лениво смотрела, терпя безумную боль, от которой бы скрутило и здорового тэйвонту, и думала, как аэнская техника хирургии похожа на технику тэйвонту. Те тоже, привыкнув к постоянным ранениям, складывают кости, прошивая их спицами или проволокой, стягивая, и потому через несколько дней даже гипса не требуется, и они могут сложить из осколков любую кость.
Материал крепкий, но через полмесяца он растворяется без следа в организме. К тому же он дезинфицирует и по своему составу препятствует нагноениям. Железная "скульптура" сжимает кость, как конструкция. Видимо, крайности сходятся — все же знают, что аэнцы и тэйвонту не любят друг друга. Вот как этот маленький и этот громила, так похожий внешне на тэйвонту.
Где-то час они возились, пока сшили мне сухожилия, а потом зашили рану. Я посмотрела отсюда в зеркало — мне хотелось увидеть себя еще раз красивой — но отсюда, странно, все выглядело в нем по настоящему. Люди такие же, мое лицо такое же. Я тщетно пыталась понять, что к чему, и как оно действует, но потом плюнула. Видимо, оно отражает тебя искаженной, когда ты близко к нему, — лениво подумала я. Я с интересом разглядывала свое спокойное, невозмутимое лицо. Хотя каждый раз, когда они задевали нервные центры, по мне прокатывалась адская волна крика и боли, внешне я была абсолютно спокойна и умиротворена. Ни один мускул не дрогнул, — удовлетворенно подумала я, когда очередная волна боли прокатилась по мне. Этот старший действовал как коновал, но я только мило ему улыбалась, даже лицо приняло нормальный цвет. Воля моя всегда была железной — только опыт и привычка… Но отчего-то хотелось спать, спать, спать, даже привычная адская боль уже не бодрила.
Маленький аэнец потом подержал надо мной свои руки, и словно странное тепло разлилось по телу. Вот это аэнец — восторженно подумала я, поняв, что боль в руке исчезла!
Это было как бешеное облегчение — хоть я уже давно привыкла к боли, но ощутить, как убирается боль, терзавшая тело, было ни с чем не сравнимое удовольствием. Привычка терпеть была моим первым инстинктом, и я с детства вкладывала боль в мысль и Сознание, но все же блаженство было неописуемое.
Понять это могут только те, кто уже переживал такую боль, а потом она вдруг одномоментно испарилась. Нечто вроде теплой эйфории жизни захлестнуло меня — я была счастлива и пьяна, полусонная…
Кстати, вы знаете, отчего боль бодрит в бою? Все зависит от вашей концентрации на чем-то. Если вы до конца сосредоточены на ситуации по настоящему, вы не чувствуете боли. Принцип доминанты, известный тэйвонту. Если сознание на чем-то полностью сосредоточено, то все приходящие напряжения идут не по своему прямому назначению, а именно на усиление именно текущего главного очага возбуждения. Самый легкий примитивный пример — легкая музыка, которая может отвлекать, но когда ты полностью в работе, она лишь углубляет твою работу. Так некоторые извращенцы во время высшего полового напряжения причиняют себе или другому боль, но эта боль лишь усиливает возбуждение. Так даже опытный соблазнитель доводит невинную девушку до такого возбуждения перед тем как лишить девственности, что боль потери только усиливает ее наслаждение, хоть такие умельцы редки… Точно так же и многие полководцы выявляются именно во время смертельной опасности. А все потому, что они не знают страха и сосредоточены именно на мысли — тогда именно опасность бодрит их и сосредотачивает доминанту, углубление, ум на проблеме, и чем сильнее она — тем сильней выявление Сознания, духа, именно того мыслечувства, которое обычно так трудно достигнуть. Многие бойцы и командиры выявляются именно в центре схватки и опасности — это их допинг, позволяющий выявить обычно слабое сознание. Как чувство… Главное здесь — мужество — лениво подумала я. Оно отбирает командиров. Но и само мужество — это именно умение концентрироваться в опасности на проблеме и на Сознании, на мысли — это, парадоксально — именно доминирование Сознания (духа) во всех условиях…
— Что, блаженствуем? — хмуро спросил старший аэнец, очевидно, недовольный, что мне сняли боль. Младший аэнец затараторил, указывая мне на вторую руку и на спину. — Раздевайся!
— Что?!?
— Дурочка, неужели ты думаешь, что я с тобой спать буду! — не выдержал и разозлился старший "лекарь", в то время как маленький осторожно его отталкивал.
— Дайте, я посмотрю, принцесса? — улыбаясь, ласково сказал он. — Ручаюсь, что больше не будет так больно…
— Там ничего нет! — обрезала я, шаря по полу в поисках своего арбалетика. Мне все это ужасно не нравилось. И куда подевалось мое остальное оружие? — Кто меня обворовал! — не выдержала и разозлилась я.
— Я! — ухмыльнувшись, сказал высокий аэнец. — Ты разденешься, или тебя раздеть… чтоб тебя мог осмотреть врач?
— Ты! — накинулась я на него, не в силах сдержаться. — Ты! Ты что, не понимаешь, что таким поведением ты компрометируешь всех аэнцев?
— А мне начхать, — хмуро оборвал меня старший лекарь. — Это ты другими командуй.
Короткий удар ему в коленку, в точку "Ю" над сердцем, и наотмашь по морде тыльной стороной здоровой руки, как пощечина, так что сбила его на пол лицом вниз. Все три удара слились в один щелчок сплошным выстрелом. Я и сама удивлялась, — и чего я взорвалась?! Совсем нервишки не к черту. И как я умудрилась это сделать — видно что-то вспомнила из прошлого? Я опять бью раньше, чем подумаю, — огорченно подумала я.