— Вставай, вставай, — ошеломленно и испуганно произносил Эфраимос. И я читала его слова по губам, ибо его совершенно не было слышно из-за пугающего, грозного рокота и рева, когда он за руку тянул меня к краю рампы… — Поклонись им же… Они же убьют нас звуком…
Я не поклонилась. Я молча стояла, наоборот, полностью выпрямившись.
…Да, весь громаднейший амфитеатр на сотни тысяч человек был на ногах…
Сотни тысяч мокрых, громадных, счастливых глаз… Они все стояли стоя… Я снова видела миллионы раскрытых ртов; бешено бьющихся над головой, как крылья голубей, рук; безумные, кричащие, рвущие на себе одежду и драгоценности, плачущие лица… Аааааа… Я поняла, что треск и рев это были звуки миллионов ударов ладоней и давно перешедшего возможность разобрать человеческий голос обезумевшего, сумасшедшего, заплаканного крика… Невозможно даже представить подобного безумства…
Я увидела счастливое заплаканное лицо Рилы, странно смотрящей на меня.
Они признали меня как художника, вопреки всему, не побоялись, и воздали почести художнику, которые не воздавали Царям уже сто лет.
Я не поклонилась!
Постепенно они перешли в ритмичные удары и каждый синхронный удар разрывал голову… Эфраимос сел, прикрыв голову. Я спокойно стояла… И все шаталось…
Кричащие, совершенно растрепанные, безумные, дергающиеся люди… Заплаканные, мокрые, срывающие с себя норковые манто и драгоценности, кидающие их на сцену, ничего не соображающие, только рвущиеся поближе к сцене…
Ни-ка! Ни-ка! Ни-ка!
И вздернутые в знаке повиновения и преданности руки.
Да, они скандировали имя… Рев… Грозное, страшное имя, в безумии повторяемое миллионом раскрытых в иступленном крике ртов…
Я же спокойно и гордо стояла, не склонив головы. Такого никогда не было. Никто не понимал, что происходит. Но я даже не улыбалась, стоя с суровым лицом. Я знала, что сейчас, в момент наивысшего триумфа, на меня устремлено все тысячи зеркал, и даже Храмовая система. И сейчас, в праздник, мое лицо увеличено в миллионы раз. И все видят малейшее его изменение.
И я просто устало провела по нему рукой. Маэ исчезла, осталась я сама, выпрямляясь. Осталось и на миллионы глянуло мое собственное лицо. Во всей суровости. Уже больше не прячась, в полную мощь, перестав скрывать свою душу и став такой, какой даже представить меня не мог Радом…
Все на мгновение замерло. Полная тишина. А потом загремела странная песнь.
Странная песнь миллионов. Которую пели, подняв мечи в знаке почтения военачальнику. Она страшно рванулась в небо боевым гимном почтения и преклонения…
Они меня узнали. С этой песней шли в атаку мои боевые легионы. У меня по щекам текли слезы.
Повсеместно вспыхивали кровавые схватки, кто-то зло кидался вперед, но их мгновенно зарубали…
И тут ударили колокола… Все миллионы колоколов Дивенора… Наступило
Рождество… Чистый звон… Разгоняющий тьму.
Я еще раз подняла руку и провела ей по лицу. Только на этот раз на ней был перстень Властителя, которого не видел у меня Радом. Печать видели все. И все видели, когда я подняла руку в известном всем жесте.
Жесте присяги КОРОЛЕВЫ.
Они сами обманули себя.
Все вздрогнули.
И медленно, в полном молчании, тысячи перстней засияли мне в ответ в жесте вассальной присяги и верности.
Враги сами обманули себя. Король был безумен, мой брат — еще по возрасту мальчишкой. Альтернативы не было. Если б король не был безумен, все еще можно было бы поправить и помешать. И, может, им потом переиграть. Но я вступила во власть ЗАКОННО. Все дело в том, что это был год моего официального вступления во власть. С последним ударом колокола я официально вступила в зрелость… По закону вся власть отошла мне… Они сами себя переиграли. Все предусмотрели.
Только забыли самое главное. Они забыли, что в этот год мне исполнится год взросления… И сами расчистили путь!
И над всем амфитеатром вспыхивали блики мечей в счастливом гуле, поднимаемых горизонтально над головой. Простые люди принимали пожизненную присягу верности.
На Рождество собирались все Властительницы, которых невозможно было собрать иначе.
У страны начиналась новая эпоха. Какой она будет?
Радом подошел ко мне и встал рядом со мной. Он поднял меч и отсалютовал мне таким же образом, каким настоятель Рейци отдал присягу и высшую честь моей маме.
Он странно улыбался, консорт. Я тоже уже знала, кто он. Вернувшиеся воспоминания мелькали калейдоскопом. Жестокий мятежник Даррин, правитель целой страны тэйвонту, был одновременно и Верховным Мастером Ухон тэйвонту и главным защитником Дивенора в стране противника. Всегда им был. Немного изменить лицо для тэйвонту вообще не проблема. Все думали, когда его нашли одного, что он самоотверженно дрался с Даррином и выжил, победил его, а он всегда им был — Даррином по совместительству. Только завалило негодяя не вовремя. Бастин, королевский тэйвонту Наследницы и его брат, одновременно так похожий на него, подменял его, когда он отсутствовал там или там.