— Ты что, меня сталкеришь?
— Ага, — отозвался я, — заняться же мне больше нечем.
Однако вместо того чтобы продолжить путь в блаженной тишине, она ехидно фыркнула.
— Тебя наказали, что ли? А я думала, ты у нее в кругу друзей…
— Так и тебя, смотрю, наказали. Что, надрывалась вчера весь праздник, и не помогло?
Непрошеная собеседница цокнула и, отвернувшись, зашагала дальше. Интересно, а за что ее наказали? Не понравилось, как вчера спела? Похоже, даже стараться целый вечер во благо Императрицы не являлось достаточной причиной, чтобы получить иммунитет. Стоило ли в таком случае вообще напрягаться?
Вскоре лестница закончилась, и мы добрались до класса для наказаний — самого последнего на самом последнем этаже, где в остальное время проводились уроки ОБЖ с еще более неловкими попытками полового воспитания, чем у Полины. За прошлый год я сюда не попал ни разу, хотя, в принципе, пару раз было за что, но Катерина тогда будто меня не замечала — конечно, ей было кого наказывать и без меня. Насколько помню, ее сосед практически жил в этом кабинете. Хотя такими темпами, если она не смилостивится, я тоже проведу здесь часов не меньше.
Внутри, как оказалось, сегодня был аншлаг. Логично: день рождения ее величества прошел хорошо, сил она набралась и тут же выплеснула их в массы, устроив подданным афтерпати в классе для наказаний — так что свободных мест в этой кутузке почти не осталось. А за учительским столом со скучающим видом коротала время Ангелина Алексеевна — дежурный препод на сегодня, призванный следить, чтобы заключенные не разбежались раньше срока. Я переступил порог, и глаза моей классной удивленно блеснули за стеклами очков.
— О как, — прокомментировала она, — а ты-то здесь какими судьбами?
— Увы, — я развел руками.
— Ну присаживайтесь, — Геля гостеприимно показала на пустую первую парту в центральном ряду, которую почему-то никто не рвался занимать.
— А можно я сама решу, куда садиться? — капризно протянула Влада. — И с кем, — добавила она, покосившись на меня.
Да как будто я рвусь с тобой сидеть. Обогнув ее, я молча занял свободное место.
— Куда и с кем, — с легкой иронией произнесла Геля, — ты будешь решать в свободное время. А сейчас ты наказана. Садись уже.
— Вот уж реально наказание… — проворчала эта звезда, плюхаясь на соседний стул со мной.
— И за что тебя, Ром? — игнорируя ее, спросила классная.
— Опоздал.
— Ангелина Алексеевна, — внезапно раздался дерзкий девичий голос с одной из средних парт у окна, — а почему у меня не спрашиваете, за что я здесь?
И хотя с обладательницей этого голоса лично я не разговаривал ни разу, я ее прекрасно знал. Да что там, Валентину знала вся школа. Спортсменка, красавица и главная бунтарка Восточной Старшей, регулярно вступавшая в конфликт с Императрицей и регулярно огребавшая за это. Весь ее вид словно бросал вызов школьным правилам: пирсинг на ушах и носу, агрессивно-черные волосы, яркий лифчик под белой тканью блузки и татуировки, густо разбросанные по всему телу — по слухам, не только в видных, но и в не видных случайному зрителю местах. Прямо не девушка а произведение искусства, попасть в постель к которой все равно что сходить в галерею: точно найдешь, на что посмотреть. Стоило ли удивляться, что желающих было до хрена. Говорят, каждый день ей в личку падает по полсотни дикпиков. А еще говорят, что она и вживую их уже повидала не меньше.
Словом, Валентина была плохой девочкой во всех смыслах, и если мое появление в этом классе еще вызывало вопросы, то ее присутствие казалось абсолютно естественным — она будто была создана для кабинета наказаний.
— Да после твоих первых ста раз уже и спрашивать смысла нет, за что ты здесь, — усмехнулась Геля. — Да и вряд ли ответы могут хоть кого-то удивить.
Закончив беседу, моя любимая учительница уткнулась в свой смартфон, всем видом показывая, что заниматься в этом кабинете можно чем угодно, а ей плевать. Часть узников последовала ее примеру, однако большинство предпочло живое общение — дружно обсуждая одну и ту же уже изрядно поднадоевшую за день тему. Но, в конце концов, у всех была только одна причина пребывать тут — и звали ее Императрица. Правда, здесь ее звали и покороче: сука. Геля в эти моменты еле заметно ухмылялась и замечаний никому не делала. Вообще, в нашей школе все учителя обожали Катерину, кроме нее. Могу только догадываться о причинах такой нелюбви.
Ну а вторым по популярности словом было «Мишель». От него, казалось, тут нигде не спрячешься — это имя было вырезано даже посреди парты, где сидел я, причем очень крупно вырезано, чтобы уж наверняка никто не пропустил. А снизу кто-то еще и пририсовал к нему здоровенный елдак — видимо, делали ребус, чтобы каждый мог разгадать, что Мишель — тот еще хер. Самое то для примитивной напартовой живописи.