Всего трясет после слов Метелькиной. Я вылетаю из кафе и пытаюсь восстановить дыхание. Желание убивать всех вокруг не утихает долгое время, и я сажусь в тачку, но не спешу уезжать. Стучу пальцами по рулю. Волна спокойствия накатывает внезапно, словно что-то резко изменилось.
Я не изменял Ане!
Не нырял в канализацию с именем Лена.
Твою ж мать…
Провожу пятерней по волосам. Съезжаю вниз по сиденью.
Закрываю глаза.
Тяжесть груза на плечах сократилась стократно, и я чувствую тотальную усталость.
Достаю телефон, набираю мою птичку. Конечно же, в ответ слышу лишь длинные гудки. Раз-второй-третий…
Сбиваюсь со счета.
И она… отключает мобильный.
Завожу мотор, глядя на поток транспорта. К вечеру всегда усиливается движение. Люди едут с работы, а некоторые на работу. Выезжаю с парковки, практически доезжаю до дома, останавливаюсь около торгового центра и вместе с пачкой сигарет затариваюсь стиками к вейпу.
Когда прикуриваю долгожданную отраву, бросив стики и пачку на пассажирское сиденье, звонит Белый.
— Кое-что нарыл про того мужика, — начинает без приветствий и аллигорий, — точнее нихера не нарыл, но неизвестность тоже результат.
Тру переносицу пальцами.
В моей измене разобрались. Немного. Но Анина осталась…
И это, как болезненный уколв сердечную мышцу…
— И кто он?
— Хрен знает, брат, — Игорь тоже затягивается, как и я. — На базе все следы за ним подтерли. В книге записей нет ни фамилии, ни имени, ни псевдонима. В электронном журнале тоже самое. На камере он есть, а по документам типо не было.
Блядь…
Шестеренки в голове крутятся, рисуя совсем некрасивую картинку.
Я коридоре без сознания. Плюс неизвестный мужик в кровати с моей женой. Все же написано, как в мыльной опере…
— Надо пробить его. Может, фотку с кадров взять и пропустить через программу.
— Какую? Мы же не в американском фильме шпионов, Яр. У меня и знакомых среди полицаев нет, чтобы вот так конкретно вскопнуть под человека. Но, — Белый шумно выдыхает, — я прошерстил видеорегистратор Астапова. На нем есть момент, где этот хмырь садится в машину. Номеров не видно, но есть марка.
— И что она нам даст? Может, он в прокате её взял.
— Если так, то пробьем, кто он. Возможно, — устало выдыхает Белый, — если не зачистит за собой.
Молчим. Я смотрю, как тлеет кончик сигареты. Во мне так же медленно угасает сила. Нужно поговорить с Аней, но для начала восстановиться и привести себя в божеский вид. Не хочу, чтобы она видела меня таким. Побитым. Как бездомная собака. Тушу сигарету, стреляю ей в урну и тру лицо ладонью.
— Есть мысли, кто мог над вами так поиздеваться?
Пожимаю плечами.
— У Метели бы ума не хватило.
Кратко рассказываю ему от том, как прошел разговор с Ленкой в кафе.
Игорь усмехается.
— Она всегда по тебе тащилась. Я не удивлен, что использовала момент. Только, — задумчиво хмыкает, — бросить тебя в коридоре — задумка или оплошность?
— Я не думал об этом, Белый.
Достаю ещё одну сигу. Желудок скручивает от приступа голода. С разборами полетов забыл про то, что организму нужно иногда вкидывать энергии в виде еды. Убираю обратно в пачку.
— Ладно, Яр. Если что-то нарою про тачку, то позвоню. Ты там… это… — шуршит целлофаном. — Не падай духом, в общем.
— Хорошо. Скинь мне видео с регистратора.
— Не вопрос.
Позже сам посмотрю, что за машина. В шиномонтажку приезжает много клиентов. Возможно, я уже сталкивался с загадочным хмырем. На лица у меня память так себе, а вот на капоты отменная.
Заканчиваем разговор с Игорем. Я спокойно еду домой.
Выхожу из тачки, когда уже темнеет. Сгребаю стики для вейпа и пачку сигарет, снова набираю Аню и иду к подъезду. Лифт, как всегда зависает на верхних этажах. Поднимаюсь по лестнице.
Телефон птички до сих пор отключен.
Надеюсь, что с ней все в порядке.
А если нет…
Уже разворачиваюсь, чтобы изменить маршрут, но боковым зрением замечаю знакомый силуэт.
Аня…
Сидит на ступеньках, опустив голову на колени.
Сглатываю и тихо подхожу к ней, боясь спугнуть.
Это не глюк?
— Ань? — дотрагиваюсь до плеча.
Она вздрагивает, поднимает голову. Глаза заплаканные. Поднимается.
Смотрим друг на друга.
— Яр… — шепчет практически не слышно.
Не выдерживаю. Обнимаю. Не отталкивает. Это хорошо.
Сердце колотится, как ненормальное.
— Пойдём домой, Анют.
Кивает.
Пришло время поговорить по душам…
18. Выручай, Белый
На кухне стоит гнетущая тишина. Никто не решается начать разговор первым. Я — не трус, но сейчас каждое слово может оказаться миной с масштабным радиусом действия. Сглатываю горькую слюну, включая чайник. Аня сидит на стуле, сложив руки на стол. На меня не смотрит. От её вида у меня сердце перестает стучать. Такая маленькая, хрупкая и заплаканная…
Люблю до чертиков, и не хочу, чтобы она страдала!
Крепко сжимаю кулаки.
Желание растерзать мразь, которая над нами поиздевалась, усиливается с каждой секундой.
Облизываю губы. Сейчас бы никотином отравиться…
— Ань, — прочищаю горло, которое сдавливает невидимым жгутом, и я против воли хрипну, — я не хочу делать тебе больно, но… нам нужно поговорить о том, что произошло той ночью.
Напрягается. Вижу, как вздымается грудная клетка. Ноздри раздуваются на мгновение. Кажется, она перестает дышать, и мне откликаются её чувства. Знала бы она, как сильно откликаются…
— Яр… — не может произнести дальше.
Губы дрожат. Аня начинает часто моргать.
Черт… Меньше всего мне хочется доводить её до слёз…
Подхожу к ней, опускаюсь на стул и беру холодные кисти в свои ладони. Растираю пальцами, снимая её напряжение. Внутренности предательски дрожат, как будто от одного неверного шага в сторону птички зависит наше будущее.
— Послушай меня, Анют, — собираю все силы, чтобы продолжить. — В тот вечер и ночь на базе я тебе не изменил.
Птичка поднимает голову, пронизывая насквозь взглядом.
— Метель призналась, что затащила меня в койку, но ничего не было. Я был в дрова.
Шумно выдыхаю. Аня не моргает, глядя мне в глаза.
— Всё слишком странно получается, — кривлюсь, пытаясь соединить все факты воедино, и картинка вырисовывается сюрреалистичная. — Ты же помнишь, как мы с тобой вернулись в номер? — неуверенно кивает. — Кто-то нас прервал. Я пошел открывать, и все. Дальше ничего не могу вспомнить.
На нерве резко подрываюсь на ноги и начинаю измерять комнату шагами. Аня сидит неподвижно, как кукла. Слегка сумбурно рассказываю обо всех деталях той ночи, об озабоченной Метелькиной, как в квартире себя предлагала, пока моя птичка спала, что несла в кафе. Анютка в шоке. Вижу по глазам и влаге, которая в них скапливается. Подхожу ближе, опускаюсь на колени перед ней и смотрю на любимое лицо, словно преданный пес.
— Что было после того, как я ушел открывать дверь? Ань, пожалуйста, скажи…
Иначе я с ума сойду от мыслей и догадок.
— Я… — хмурится. — Все смутно, Яр… Мы с тобой… Я помню, как мы с тобой оказались в номере и на кровати, а потом… Как пелена… Твой голос, тело… Мы же занимались сексом… Я не знаю, как объяснить, Ярослав… Я спала… Этот мужчина… голый… рядом со мной… — всхлипывает. — Позор… Боже, какой позор…
Грудину пронзает острой болью, когда по щекам птички стекают крупные соленые капли. Стираю их большими пальцами, обхватываю лицо ладонями, лбом утыкаюсь в лоб. Аня пытается увернуться, но я фиксирую крепче.
— Я чувствую себя грязной, Яр… Не хочу, чтобы ко мне кто-то прикасался, кроме тебя… Не хочу…
Скриплю зубами, прижимая её к себе сильнее, словно это поможет. Глаза жжет. Начинаю часто моргать. Сейчас не время проявлять слабости.