И это чертовски больно! Словно на органы льют кислоту. Я прикуриваю только со второго раза. Кратко рассказываю Игорю, как началось мое утро, а ночь?
— Я не помню нихера, — тяну в себя дым, прислоняюсь задницей к капоту тачки и сглатываю горечь.
В голове туман.
— Ты как Аню унес с бассейна, так я вас и не видел больше. С Воронцовым потусили в тире с полчаса и разошлись по номерам.
Черт!
Мне катастрофически мало никотина. Хочется прокрутить кадры вчерашнего вечера заново, но сердечную мышцу сводит. Надо ехать к Ане, пока она не успела себя накрутить ещё больше, чем возможно в принципе.
— Слушай, я с владельцем поговорю. У них тут камеры стоят. Может, ты где-то засветился.
— И чем это поможет? Докажет лишний раз, что я… — с психом сжимаю сигарету в руке.
Ладонь обжигает. Я трахнул Метель. Свершенный факт.
В ушах почему-то звучат стоны, и они точно принадлежат не Ленке. Я стойко подсажен на Анюту. Кроме нее и не встает ни на кого. Хотя утро доказывает обратное…
Без прощаний сажусь в машину. Белый наблюдает за тем, как я жму на педаль газа. Хмурый друг остается позади, как и гребаная база отдыха.
Ебал я такой отдых!
Мотор за ребрами громко грохочет. Время тянется. До дома добираюсь быстро. Влетаю по ступенькам. Трясущимися руками запихиваю ключ в замочную скважину, открываю дверь и застываю на пороге. Ани здесь нет…
Не знаю, какой радар включается, но…
Обувь стоит ровно.
Пахнет освежителем воздуха, а не нежным парфюмом моей птички.
Она ведь не дура скрываться от меня на нашей общей территории.
От бессилия и страха опускаются руки. Разуваюсь, иду в комнату и ищу зарядное, чтобы включить телефон.
Куда она могла поехать?
Вариантов не так много. Подруг у нее особо нет. Значит, дело совсем плохо и выбивать встречи с женой придется у тёщеньки. Подождав несколько минут, врубаю телефон и снова набираю Анюту. Долгие гудки. И нет ответа.
Врубаю приложение поиска, которые установлены взаимно.
И точно.
Вытаскивать жены придется от Зинаиды Марковны.
Вылетаю в коридор, запихиваю ногу в одну кроссовку и застываю.
Блядь!
Я не в том виде, чтобы вести переговоры с тёщей.
Нет. На последнюю мне наплевать, но Аня… Ради нее стопорюсь.
Иду в ванную, скидываю с себя шмотки и долго стою под прохладными струями воды, пытаясь привести мысли в порядок. Хрен-то там!
Они кружат вокруг утреннего происшествия. Кажется, что вокруг меня приторный аромат духов Метелькиной. Кривлюсь. На два раза моюсь. Не помогает.
Тошнит от себя же.
Неужели так ужрался, что не заметил разницы между женой и дешевой девкой?
Блядь! Блядь! Блядь!
Луплю ладонью в стенку кабинки.
До выхода из дома, чищу зубы, вкидываю в себя пару таблеток абсорбента и срываюсь по нужному адресу. Что меня там ждет?
Раньше было легче. Я шел туда не один. Аня держала за руку, поддерживала. Она остро нуждалась во мне, а я в ней. Сейчас связь рваная и односторонняя. Это больно.
Внутренний мандраж не проходит. Стоя перед дверью родителей птички, обливаюсь потом и дерьмом. От себя гадко, но лучше поговорить сейчас. Сказать, как есть.
Жму на черную квадратную кнопку, слышу, как по квартире родственничков пролетает звонкая противная трель. Пара секунд. Пара движений, чтобы открыть замок. Дверь медленно открывается, и вместо Ани я вижу Зинаиду Марковну во всей красе.
— Явился, — демонстративно складывает руки на груди.
На ней строгое серое платье. Макияж. Укладка. Светская львица, блядь!
— Мне нужно с Аней поговорить, — говорю спокойно, но с нажимом.
Встает так, что я не могу пройти внутрь.
— Нет, Ярослав.
— Не вам решать, — скриплю зубами. — Аня⁈ Анют⁈ Давай поговорим⁈ — срываюсь на крик, и тёщенька хмурится.
— Не ори, — шипит на меня, — хочешь, чтобы все соседи сбежались на твои крики⁈
Сжимаю кулаки. На этой территории не моя власть. Её. Это раздражает. Бесит. Злит.
— Мне. Нужно. Поговорить. С Аней.
Четко с расстановкой пытаюсь донести до нее свой месседж, но Зинаида, сука, Марковна лишь вскидывает правую бровь.
— А ты кто ей, мальчик? Сожитель, который, судя по виноватому взгляду, сделал глупость, и из-за нее моя дочь страдает.
— Я не сожитель, — скриплю зубами.
Кольцо на пальце жжет. Аня должна сама рассказать родителям о росписи, но бесящие рыбьи глаза тёщеньки выпрашивают правды ОТ МЕНЯ!
— Ярослав, если двое незрелых молодых людей живут вместе, то это, дорогой мой, называется сожительство, — вбивает в меня слова с умным видом.
К херам!
— Аня — моя жена, — показываю безымянный палец правой руки. — Мы должны с ней поговорить.
— Что за бред? — гневно выдыхает.
Ноздри раздуваются. На лице появляются пятна.
— Мы с Аней расписались втайне ото всех. Яснее ведь некуда?
— Это всего-то бумажка, — дергает за рукава платья.
— Помнится, вы говорили документ, подтверждающий готовность принимать ответственность, — делаю шаг вперед. — Так вот, я пришел принимать ответственность, Зинаида Марковна. Не мешайте мне.
Задирает нос. Не показывает, как сильно её задел факт нашего брака с Аней.
— Она не хочет тебя видеть, — безапелляционно.
— Или вы.
Закатывает глаза и фыркает.
— Всего хорошего, Ярослав! — неожиданно быстро хлопает перед носом дверью.
Нет! Замахиваюсь, чтобы ударить, но не делаю этого.
Мне ещё перед Аней объясняться, а если нарвусь на её мать, то упаду ниже плинтуса.
Отхожу, сажусь на ступеньки, не понимая, куда теперь двигаться дальше.
В груди пульсирует и болит. Моя птичка, как так, а⁈
Взъерошиваю волосы пятернёй.
Накосячил.
Как же я накосячил…
КАК я мог ТАК накосячить⁈
В кармане вибрирует телефон.
Достаю.
Белый.
Сбрасываю вызов.
Смотрю перед собой под оглушающую работу сердечной мышцы.
12. Развод
День
Второй.
Третий.
Я опять дежурю у подъезда. Зинаида Марковна проходит мимо, скашивая на меня недружелюбный взгляд. Да, я упертый. И если я нацелен на разговор с птичкой, то я его получу.
Все звонки, кроме отцовских, пролетают в бездну. Нет желания мусолить тему ни с Белым, ни тем более с Астаповым. Я тщетно пытаюсь воссоздать в памяти картинку того вечера и ночи, но не могу. Будто кто-то обрезал пленку.
Злюсь.
Мало сплю.
Почти не ем.
Только терзаю вейп, надеясь успокоить внутреннего беса.
Пока Аня молчит, я внутренне умираю. В эту ночь решаю остаться около их дома, потому что в пустой квартире я схожу с ума. Там пахнет моей девочкой. Но ТАМ её нет. Мучительно. Больно.
Эгоистично, но хочу убедиться в том, что её можно вернуть. Объяснить как-то мой косяк.
Еду за двумя стаканчиками кофе. Может, Анютка все-таки выйдет.
Возвращаюсь обратно. Делаю глоток латте. Сладкий вкус превращается в горечь. За ребрами маслает мотор. Ещё немного в таком режиме, и я сорвусь. Не так, как многие пацаны. Не в алкогольные кутежи, а в разборки с упертой мамашей моей птички. Я горю желанием разнести к чертям дверь в их квартиру.
Глухо простонав, упираюсь затылком в подголовник сиденья и закрываю глаза.
Вот тот вечер. Я и Аня в горячей позе. Её поплывший взгляд. Моё сердце, готовое разорваться в клочья от чувств, которые я к ней испытываю. Стук в дверь.
Вздрагиваю, потому что все слишком реалистично. Резко открываю глаза и чуть не роняю стакан.
— Ань… — птичка садится на пассажирское, не глядя на меня.
Бледная. Потухшая. Не живая.
— Не надо, — качает головой, когда тянусь к ней, — не трогай меня, пожалуйста.
Стиснув зубы крепче, подаю ей кофе. Берет, но смотрит на свои руки, а мне нужны её красивые глаза, чтобы увидеть эмоции. Есть ли они? Или я все убил трахом с Ленкой?