Память детства. Нет… детство он предпочитал бы не вспоминать. Потому что не все родители готовы принять, что твой ребенок играет с пушистым трехглазым тригглом — маленьким грызуном, которым умер только вчера. Что ему нравится ходить на похороны, на кладбище он чувствует себя, как дома, да ещё и норовит накопать в лесу косточек. И поднять маленькое костяное умертвие. Совсем безобидное.
Поэтому самыми радостными были дни при храме Моррааны, хотя жрецы смертоликой богини и не баловали его излишней нежностью. Но альфе она и не к чему. И уж тем более Разящему оружию богини. Годы сражений с нежитью и поддержания равновесия тянулись блеклой полосой. А потом появился Мир.
Он и до сих пор не понимал, что делать с сыном. Как обращаться с ребенком? Дать ему надлежащее воспитание, научить быть воином он мог. Решил, что сын пока мал, нашел няню в надежде на то, что она даст ему женского тепла, и вот, чем это закончилось.
Руки сжались в кулаки.
Он упустил пару тогда, в клубе. Смешную девчонку-неформалку, явно из бедных слоев населения. Чтобы встретить её на аукционе взрослой прекрасной женщиной. Как тогда не порвал этих тварей. Да им недолго осталось. Расследование почти завершено. Дни Выбора — пустая глупая формальность, успокоение совести и кланов. И возможность ещё раз приглядеться к Майари, понять, чего он хочет от неё и от себя, на что готов пойти.
Бледная кожа мужчины серебрилась в свете ламп. В глазах стояла чернота. Да плевать, на что придется пройти и что сделать, чтобы быть с ней. Целовать эти пухлые нежные губы, ласкать каждую клеточку её тела, наполнить её собой. Любить её до криков, до исступления, с той жадной нежностью на грани обожания, которую рождала она в душе одним своим появлением. Он по-прежнему не верил в пары. Не верил в чушь про вечную любовь. Просто если могла какая-то женщина разбудить в нём эти мятущиеся, почти пугающие, ненормальные для него чувства — так это она. Почему она обижалась на него? Злилась, шипела кошкой? Ревновала? Жалела, что век человека короток? Но ведь она не совсем человек… если он обратится к матери, если попросит разбудить в ней спящую кровь…
Волк и кот одновременно внутри зарычали, словно обвиняя его в непроходимой тупости. Эрен и сам понимал, что упускает что-то важное и до боли очевидное.
Слишком много на него свалилось.
Свет ламп все также мерно падал на стол, документов по делу о работорговле и заговоре меньше не становилось, а в сердце засела тупая игла тревоги.
Что-то здесь было не так.
Что-то произошло…
Он уже встал, когда дверь резко распахнулась, и в комнату вбежал плачущий сын, а за ним — перепуганные “няньки” в лице слуг.
— Ты же обещал, что с ней ничего случится! Что она будет моей мамой! Отец, спаси её! — мальчишка бросился к нему, прижимаясь и вздрагивая всем телом.
Внутри что-то дрогнуло, и он медленно, осторожно провел пальцами по светлой макушке.
— Что случилось, Миррим? Я не понимаю, — в голосе рождался рык, но Эрен резко взял себя в руки, жестом отослав слуг, — расскажи мне.
— Я вижу смерть, чувствую смерть. Как тогда, с мамой! — на жреца смотрела выцветшие до сероты заплаканные глаза.
Хотелось жёстко выругаться. Проглядел. Не заметил. Упустил. Его сын — возможный пророк. Но, к тьме, какое это имеет значение, если вокруг творится такое?
— Сейчас, Мир, подожди секунду.
Он мгновенно активировал артефакты и магофон, понимая, что уже опоздал — не дозвонится.
Набрал лихорадочно снова. И ещё раз. Тишина.
Только активированная связь доносила едва заметные колючие иглы тревоги. И это при том, что работала на полную мощность! Что-то её глушило.
Не хотелось верить, но, похоже, предательство забралось достаточно глубоко. Он долго ждал, надеялся, терпел. Он долго прятал свою истинную суть, не желая лишний раз ни выпячивать свою истинную силу, ни вызывать раздражение, ревность или зависть. Что же, император в очередной раз оказался прав. Все это было бесполезно. Все это не имело значения, поскольку он одним своим существованием мешал чужим планам.
Что ж… зря они тягали волка за хвост. До поры до времени он может на блох внимания и не обратить, но вот если по-настоящему разозлят…
Мужчина наклонился к сыну, блеснув почерневшими глазами.
— Ты молодец, Мир. Настоящий воин. Ты сделал самое главное — предупредил меня. Теперь все будет хорошо.
Мужчина наклонился к сыну, блеснув почерневшими глазами.
— Ты молодец, Мир. Настоящий воин. Ты сделал самое главное — предупредил меня. Теперь все будет хорошо.