Вышинский пригласил меня к себе на следующий день после провала переговоров в совместном комитете. Я, конечно, догадывался, что речь пойдёт о никеле. Ситуация была непростая. Мы были опять один на один с Советским Союзом. Мы знали, что Германия, имеющая свой интерес в этом вопросе, внимательно наблюдает за нашими переговорами и надеется на упорное сопротивление с нашей стороны, но никакой поддержки нам в Москве не оказывала. Германия следила за тем, чтобы сохранить своё право в соответствии с имеющимся договором на получение никеля, и советское правительство было согласно на это. В то время, в феврале 1941 года, Германия, исходя из общих политических соображений, пока ещё не была намерена ухудшать свои отношения с Советским Союзом, а проблема никеля была бы слишком малым поводом для этого. Наши переговорщики уступили по всем позициям, по которым это было возможно: об ущемлении прав англичан законодательным путём, о создании совместной компании по разработке никеля, обещали запросить указания из Хельсинки относительно подключения электростанции на реке Паатсйоки к никелевому комбинату, а также о равном разделе акций и мест в правлении. Они не приняли российские предложения по вопросам управления комбинатом, а также о том, чтобы пятая часть персонала назначалась российской стороной.
Я стремился найти компромиссы на переговорах. Это было нелегко, поскольку пространства для уступок было совсем немного. Финские участники переговоров уже говорили о проблемах, связанных с принадлежностью электростанции, о разделе акций и мест в правлении. В вопросах руководства комбинатом идти на советские предложения мы не могли. Советское требование о назначении пятой части персонала оставалось открытым. С финской стороны обещали право на назначение двух советских представителей. Это был единственный пункт, по которому можно было выдвигать компромиссное предложение. Сколько человек включала бы эта «пятая часть», не знал никто. В Москве, ещё до поступления более-менее точных цифр из Хельсинки, мы сделали свои подсчёты, в соответствии с которыми речь могла идти о сравнительно небольшом количестве: в общей сложности, 20–30 человек, то есть пятая часть составляла бы 5–6 человек. Позднее, по информации из Хельсинки, персонал компании в Хельсинки составлял бы 19 и в Колосйоки4 – 72, то есть вобщей сложности 91 человек, пятая часть которого составила бы 18–19 человек. Это было больше, чем мы насчитали, но и эта цифра не пугала. Этот вопрос, хотя и не очень приятный для нас, всё же был, на мой взгляд, менее опасным, если бы по другим пунктам, прежде всего по составу руководства и исполнительному директору, удалось прийти к согласию.
Вышинский поначалу сожалел, что совместный комитет не выработал единой позиции. Я присоединился к его мнению. Сказал, что в этом вопросе у меня было не больше полномочий, чем у других участников заседания. Добавил, что мы пошли на большие уступки: отказались от собственной компании с разрешением на работы и пошли на создание совместной компании, хотя согласия англичан на урегулирование ситуации путём заключения соглашения мы всё ещё не получили. Это решение было для нас исключительно тяжёлым, так как оно не соответствует ни нашему, ни североевропейскому пониманию права. Но с советской стороны уступок не было. Вышинский сказал, что он всегда говорил о том, что англичане не пойдут на подобное урегулирование, и поэтому предлагал решить вопрос законодательным путём. Советские требования с самого начала были весьма умеренными. Я вновь подтвердил, что у меня никаких полномочий в этом вопросе не было. Вышинский предложил нам поговорить доверительно для поиска решений. Я ответил, что мои доверительные соображения следует воспринимать только как условные. Затем мы прошлись по всем открытым вопросам, что заняло более часа. Вышинский неоднократно повторял, что у них нет никаких задних мыслей, а есть только экономические соображения.
«У нас нет никаких агрессивных намерений, как вы, возможно, думаете, – заверял он. – Советский Союз хочет установить хорошие отношения с Финляндией. Историческое развитие привело к войне, но это было и прошло, теперь это следует забыть. Русские хотят паритета с финнами, хотят наладить эффективное производство, поскольку намерены вложить в комбинат крупные средства».
Отметив ещё раз, что у меня полномочий не больше, чем у наших участников переговоров, я сказал, что могу предложить нашему правительству компромисс в отношении времени урегулирования законодательным путём, которое он считал слишком долгим. Есть техническая возможность провести всё в более короткое время. Относительно нашей готовности к равному разделу акций и к присоединению электростанции к комбинату Вышинский уже слышал от финских участников переговоров, на что я добавил, что это были большие уступки с нашей стороны, и они могут составить основу серьёзного посреднического предложения. Вышинский продолжал настаивать на равном количестве членов правления в компании. Обосновывая эту точку зрения, он заявил, что Советский Союз – великая держава, а Финляндия – небольшое государство, и престиж Советского Союза требует равноправия. Я заметил, что такие большие государства, как, например, Англия, рассматривают подобные вещи по-другому, но это на Вышинского не подействовало. Сказал, что для достижения договорённости могу предложить своему правительству равное распределение мест в правлении и право русских на назначение пятой части персонала, но это должно быть оговорено в отдельном соглашении. Но Вышинский, в свою очередь, должен будет предложить своему правительству дать согласие на назначение финна исполнительным директором.