Не собираюсь более подробно останавливаться на развитии отношений между СССР и Германией осенью и зимой 1940–1941 годов. У меня для этого нет и материала. Первые трения между Германией и Советским Союзом проявились в балканских делах, говорил Гафенку. В конце августа 1940 года посредничество Германии и Италии в споре между Румынией и Венгрией; гарантии, данные Румынии, за которыми вскоре последовало вступление германских войск в Румынию; в середине сентября созыв дунайской конференции. От этих событий Советский Союз держали в стороне, что вызвало недовольство и протесты Москвы. Третья причина – тройственный пакт в конце сентября, который отодвинул германо-советский договор и дружбу с Россией на задний план и выдвинул Японию, наряду с Германией и Италией, на руководящие позиции в мире. Балканские дела и особенно Тройственный пакт означали начало новой политики в мире, от которой Советская Россия была отстранена, да она и не хотела в этом участвовать. Всё это не могло не подействовать на Кремль. Общее мнение дипломатического корпуса в Москве сводилось к тому, что Тройственный пакт и заложенный в нём раздел мира был не по нраву Советскому Союзу. «Другое дело, – писала “Правда”, – удастся ли участникам пакта на практике осуществить подобный раздел зон влияния». Статья не содержала никакой криики соглашения, а лишь заверение, что Советский Союз продолжит «свою политику мира и нейтралитета»
Взаимоотношения между Германией и Советским Союзом осенью и зимой 1940–1941 годов были весьма примечательными. Гитлер продолжал свою политику, особо не обращая внимания на своего партнёра по договору. Сталин, как казалось, напротив, стремился поддерживать отношения с Германией и продолжать экономическое сотрудничество с ней. Ответные действия Советского Союза на неприятные для него акции Германии ограничивались официальными заявлениями, поступавшими, главным образом, через ТАСС: “La guerre des communiquе`es” – «Война коммюнике», – удачно выразился Гафенку. Осенью 1940 года именно так было выражено недовольство СССР по поводу оккупации Румынии12 и присоединения Венгрии к Тройственному пакту.
22 июня 1941 года в заявлении о войне Гитлер говорил, что он хотел обсудить состояние отношений с СССР и пригласил для этого Молотова в Берлин. Гафенку считает, что осенью 1940 года Гитлер задумал наступление на Ближний Восток после подчинения Балкан Германии. До этого, однако, следовало мирно поговорить с Советским Союзом. Поэтому Молотов и поехал в Берлин. По итогам визита с германской стороны, как в печати, так и по другим каналам высказывалось удовлетворение. Всё прошло отлично. Через восемь месяцев в заявлении о войне Гитлер, однако, дал совершенно другую картину о переговорах, перечислив требования Молотова и свои обвинения в адрес Советского Союза. «Маловероятно, – говорит Гафенку, – что Молотов, известный своей осторожностью и молчаливостью, раскрыл свои мысли такому страшному партнёру по игре. Надо полагать, что разговор, который касался четырёх пунктов, перечисленных Гитлером, проходил в более общей форме, и в нём использовали такие выражения, за которые нельзя было ухватиться». Переговоры в Берлине, за исключением экономики, результатов не дали. Наоборот, Гитлер сделал вывод, что германский империализм больше не мог идти по одной линии с российским империализмом. К таким выводам приходит Гафенку, рассуждения которого, особенно относительно Стамбула и вопроса о проливах, основываются на беседах с авторитетными представителями посольства Германии (Gafenco G. Op. cit. Р. 133–138).
О чём думали и к чему стремились в руководящих кругах Советского Союза и Германии после поездки Молотова в Берлин и до июня 1941 года, мы получим более ясную картину только в будущем. С другой стороны, экономическое сотрудничество продолжалось: ещё 10 января 1941 года были заключены новые соглашения, которые расширили двусторонний товарообмен. Однако Германия, невзирая на Советский Союз, продолжала неугодную ему политику, особенно на Балканах. Кремль выражал своё неудовольствие через «войну коммюнике». В январе и марте это было сделано в связи с вводом германских войск в Болгарию. В марте Советский Союз и Турция опубликовали совместное заявление, в котором говорилось о возможности нападения на них. В апреле демонстративно и в праздничной инсценировке был подписан договор о дружбе и ненападении между Кремлем и правительством Югославии, которое свергло дружественную Оси власть и остановило процесс вступления страны в Тройственный пакт. В этой связи Германия напала на Югославию и за короткое время овладела страной. Кремль, очевидно, просчитался, полагая, что Югославия сможет обороняться, по крайней мере, несколько месяцев, и хотел подбодрить её упомянутым договором. В «Правде» и «Известиях» были большие фотографии с церемонии подписания, а также передовые статьи по этому поводу. Договор был явно направлен против Германии и вызвал там большое недовольство и подозрения. События в Югославии сопровождались инцидентом между Советским Союзом и Венгрией. С развалом югославского государства под ударами Германии Венгрия принялась захватывать свои прежние территории. Когда венгерский посланник высказал в НКИД пожелание, чтобы Советский Союз признал действия его страны оправданными, Вышинский ответил в острой форме, что, мол, советское правительство не может одобрить действия Венгрии, и добавил, что нетрудно представить, в каком состоянии была бы Венгрия, если бы с ней самой произошло такое несчастье, и её начали бы раздирать на части.
12
Имеется в виду передача Северной Трансильвании из Румынии в состав Венгрии по решению германско-итальянского арбитража 30 августа 1940 г.