На следующий день, когда я был у Микояна, он удивлялся, как мне удалось попасть к Сталину и «уговорить» его выделить 20 тысяч тонн зерна. «Но сказано – сделано. Правда, было решение не поставлять зерно до нового урожая, но Сталин обещал, и вопрос был решён. Когда вы хотите зерно?» На мои слова «как можно быстрее» Микоян обещал дать необходимые указания. Вопросом занимались так энергично, что к началу войны Германии с Советским Союзом всё зерно было в Финляндии.
«Все это дело решено и организовано лично Сталиным, – писал я своему министру. – Далекоидущие или политические выводы из этого вряд ли стоит делать».
«Я лично всем удовлетворён, – добавил я. – На прощальном визите я получил 20 тысяч тонн зерна вместо ордена, который часто вручается уезжающему дипломату».
В Финляндии на этот счёт говорили разное. Утверждали, что Сталин пытался подкупить меня. Позднее я услышал, что эти речи привлекли внимание русских. Я опровергал циркулировавшие в Финляндии версии. Конечно, решение Сталина было, и он хотел этого, зна́ком доброжелательного отношения к Финляндии. Но он был слишком умным для того, чтобы полагать, что столь небольшое дело может дать большие результаты. Он подчеркнул важность поставки судов по имеющимся обязательствам в качестве ответной меры со стороны Финляндии, и я обещал содействовать этому.
3 июня я вручил Председателю Президиума Верховного Совета, президенту Советского Союза Калинину свои отзывные грамоты в его кабинете в Кремле. Разговор был поверхностный, без особого содержания.
На следующий день отправились с женой из Москвы в Стокгольм. На аэродроме нас провожали дипломаты, они вручили моей супруге красивые цветы. От посольства Германии были посол граф фон дер Шуленбург, советник-посланник фон Типпельскирх, советник Хильгер и ещё один сотрудник; от посольства Италии – посол Россо и советник; от посольства Швеции – мой ближайший друг и товарищ в дипломатическом корпусе посланник Ассарссон, военный атташе, подполковник Флудстрём, советник Нюландер и атташе Острём; от посольства Дании – временный поверенный в делах, советник Олуф и супруга отсутствующего посланника Болт-Йоргенсена. Посольство Норвегии по указанию советского правительства было закрыто. Присутствовали также шеф протокола НКИДа Барков и сотрудники нашего посольства – временный поверенный в делах, советник-посланник Хюннинен, военный атташе, полковник Люютинен и советник Нюкопп. В самолёте с нами были верные представители государственной полиции до последней промежуточной посадки в Риге, где мы с супругой на прощание помахали им рукой.
Так закончилась моя дипломатическая деятельность.
Не могу отрицать, что время в Москве было интересным. Если бы моя работа не была такой тяжёлой, то пребывание в древней «святой Москве» стоило бы того. Я вблизи наблюдал за настоящей, реальной политикой великого государства и с особым интересом следил за политикой великого Советского Союза в отношении его ближних малых государств, в частности Финляндии, причём в самое активное политическое время. Всё это вызывало разные мысли. И мысли, и вопросы вызывал сам Советский Союз. Что же на самом деле происходит в этой гигантской стране, в этой таинственной для нас, западных людей, части света, описания которой были крайне поверхностны и не давали представления, что же происходит там, в глубине? Насколько удался этот социально-экономический эксперимент? У меня на рассмотрении постоянно было много дел, включая трудные. Всё это требовало времени и моего внимания, а также определяло ход мыслей. К тому же я был слишком недолго в Москве, чтобы глубоко познакомиться с государственной, народной и общественной жизнью в Советском Союзе.
Задержались в Стокгольме на несколько дней, чтобы повстречаться со знакомыми, а затем 12 июня самолётом отправились в Хельсинки. В Турку сказал газетчикам, что считаю свою миссию в Москве выполненной и поэтому возвращаюсь домой.
Я выехал из Москвы почти в самый последний момент. До войны между Германией и Советским Союзом оставалось 18 дней. 22 июня Германия напала на СССР. Финляндия также оказалась в этой войне. Подобный ход событий всего лишь через 15 месяцев после тяжёлого Московского мира можно объяснить только царившим у нас непоколебимым убеждением, что Германия со своей могучей военной силой разорвёт Россию на клочки, да ещё в самое короткое время. В соответствии с моей точкой зрения, которую я изложил выше о политике Финляндии, об её отношениях с Советским Союзом, о военных возможностях Советского Союза и вообще о предполагаемом ходе событий, Финляндии следовало держаться подальше от войны и попробовать исправить самые тяжёлые статьи Московского мира без войны. Нападение Германии, которое Гитлер предпринял независимо от наших действий, было бы нам на пользу только в том случае, если бы мы сами не вмешались в войну. Могут спросить, а была бы такая политика возможна? Главной трудностью при этом было бы общественное мнение в Финляндии, насквозь пронизанное глубоким недоверием к Советскому Союзу. Однако полностью исключать возможность такой политики нельзя. Среди социал-демократов она наверняка получила бы поддержку. 20 июня 1941 года в заявлении центральных организаций трудящихся говорилось: «Трудящиеся считают важным, чтобы наша страна оставалась в стороне от любой конъюнктурной политики и стремилась соблюдать проводившийся до сих пор нейтралитет». 16 июня после беседы с председателем парламента Хаккила я сделал следующую запись в дневнике: «Хаккила считает, что мы должны держаться в стороне от войны» (впоследствии Хаккила стал сторонником участия в войне).