На переговорах в Хельсинки у одной стороны превалировала резко отрицательная позиция, общая для всех членов правительства. Согласно точке зрения, которую разделяла другая сторона, нужно было и здесь попробовать найти компромиссное решение. Я поддерживал вторую точку зрения, поскольку она отвечала моим общим представлениям. Однако и я считал передачу полуострова Ханко весьма сложным делом. Последующий ход московских переговоров показал, что и здесь можно было прийти к согласию.
Маршал Маннергейм тоже не был категорически против поиска компромисса в вопросе о базе. Также и министр Таннер, как мы увидим позже, склонялся к этой мысли. Напротив, министр иностранных дел Эркко и министр обороны Ниукканен не считали компромисс возможным. Они от начала до конца занимали отрицательную позицию. На мнение Эркко и, возможно, некоторых других повлияло ошибочное представление о том, что Советский Союз отступит в этом вопросе, если мы будем и впредь придерживаться жёсткой линии поведения. Он считал угрозы русских «блефом». «Вполне достаточно, если мы будем вести переговоры по наиболее удалённым предлагаемым нами островам в Финском заливе; я не могу понять, почему диалог нельзя вести на этой основе», – сказал он. Эркко был уверен, что договорённость будет достигнута. Отмечалось, что такую же точку зрения разделяют, например, в Вашингтоне, информация о чём докатилась до Финляндии. Говорили, что там высказывались опасения на тот счёт, что если мы примем слишком далекоидущие требования, то это будет означать усиление влияния Советского Союза в Финляндии. Эркко вырос в атмосфере «пассивного сопротивления», при котором значение формального, законного права и в международных отношениях расценивалось выше, чем оно, к сожалению, есть на сегодняшний день. Он полагался на мировое общественное мнение в нашу поддержку. «Право на нашей стороне, в глазах всего мира Россию связывают подписанные с нами соглашения», – убеждал он. Ему было трудно примириться с мыслью, что у равных в правовом отношении великой державы и малого государства в реальной жизни различное положение. «Забудь, что Россия великая держава», – был его последний совет, который он передал мне в письме при третьем отъезде в Москву. На самом деле ему нужно было предостеречь меня: «Не забудь, что Россия – это великая держава».
Эркко был не одинок в своих рассуждениях. В аналогичных воздушных за́мках пребывало подавляющее большинство народа Финляндии. Идеальная позиция справедливости является, конечно, целью на будущее, к ней надо стремиться всем нам, особенно малым, но, полагаю, и большим народам. Потому что нынешнее положение принуждения не несет счастья никому. В 1939 году мир был весьма далёк от такой идеальной ситуации. Идеи Макиавелли снова заняли в международных отношениях доминирующее положение.
По мнению министра Ниукканена, также не могло быть речи о том, чтобы пойти на предложения русских. Уступки сулили бы нам верную гибель. Предложения России означали бы подчинение Финляндии влиянию России, как произошло со странами Балтии. Затем Россия будет готовить плацдарм для нового наступления, как показывали танковые батальоны, предлагаемые для размещения в Ханко, и планы строительства аэродрома, а также предложение о переносе границы на Карельском перешейке, – рассуждал Ниукканен.
Перенос границы на 70 километров от Ленинграда, что предлагалось советской стороной на переговорах в Москве, военные не считали невозможным, хотя и в отношении этого предложения можно было сделать определённые оговорки. Что касалось островов в Финском заливе, то полагали, что компромиссное предложение по Гогланду могло принести результат. Полуостров Рыбачий в районе Петсамо имел меньшее значение.
Можно спросить: понимали ли у нас сложность положения? Всю сложность того, о чем говорил я и наш посол в Москве Ирьё-Коскинен?
Об опасности и возможности возникновения войны мы не забывали, да и не скрывали этого. Ирьё-Коскинен и я считали, согласно записям секретаря заседания, что если мы негативно отнесёмся к предложениям Советского Союза, тогда надо принять во внимание, что опасность войны вовсе не исключена. Со своей стороны, я заявил, в частности, следующее: «Не могу сказать, отступят ли русские от своего предложения, но надо быть готовыми к худшему. Когда Сталин говорил об обороне Ленинграда, то сказанное им кажется весьма логичным с позиции русского военного руководства». «Согласие на предложение о переносе границы на Карельском перешейке затруднительно с внутриполитической точки зрения. Но надо учитывать и то, что если Россия победит в войне против Финляндии, то она возьмёт себе много больше и без компенсаций». Серьёзность положения отражают следующие мои слова: «Сталин и Молотов заявили, что принимают во внимание исключительно военные аспекты. Если мы можем вести войну, то её надо вести, предоставив русским начать. Но если война будет проиграна, то Финляндия будет разделена». Кроме этого, я сказал следующее: «Раньше коалиции великих держав находились в некотором равновесии между собой, и тогда малые государства имели возможность оставаться вне конфликтов. История последнего времени, напротив, показала, что малым государствам приходится один на один выяснять отношения с великими державами. Это доказывают судьбы Австрии, Чехословакии, Литвы, Польши, а также Эстонии и Латвии. Россия знает об этом и поступает соответствующим образом».