Лили не понимала собственных чувств. Девушка боролась с собой, старалась не обращать внимания на совесть, которая шептала о том, какая она лицемерка и идиотка, если пытается убедить окружающих, и в первую очередь себя в «ненависти» к этому лохматому очкастому придурку Поттеру. «Признайся, что ты втрескалась в него по уши», - нашептывал ей внутренний голос. – «Перестань от него бегать, сходи с ним на свиданку, и обломай уже, наконец, этих безголовых куриц, которые зарятся на ЧУЖОЕ!»
Это говорил один голос, а второй, строгий и временами жутко надоедливый, твердил: «Зачем тебе этот идиот? Подумаешь, смазливое личико, хорошая фигура. Этого недостаточно для серьезных отношений, ты же не хочешь стать одной из многих в бесконечном списке его поклонниц?»
И вот так каждый день. Лили металась между этими двумя точками зрения собственного «я», ничего не предпринимая, просто плывя по течению. Сейчас было лето перед их последним, седьмым курсом. Девушка понимала, что потом их пути разойдутся, и вряд ли маглорожденная ведьма может где-нибудь пересечься с чистокровным, особенно в нынешнем шатком положении в волшебном мире таких магов, как она. За стенами Хогвартса они в безопасности, но в следующем году их ждет взрослая жизнь и вряд ли она будет спокойной, пока кто-нибудь не прикончит этого монстра, которого все в волшебном мире даже боятся называть по имени.
Лили тряхнула головой, глядя сквозь оконное стекло на улицу. Капли дождя стучали по стеклу, но девушка их словно не замечала. Она боролась со своими чувствами, пыталась разобраться в охватившем ее безумии, длившемся не один месяц, и даже не год. Этот наглый, нахальный мальчишка всегда был перед глазами, доставал своими выходками, но последний год, особенно после окончательной ссоры с Севом, рыжеволосая девушка все чаще ловила себя на мысли, что шалости Мародеров заставляют ее смеяться. В такое сложное время их безобидные выходки стали для всех какой-то отдушиной, единственной радостью в череде бесконечных потерь и боли.
Сев… Звучание этого имени вызывало у нее непроизвольную дрожь. Сердце продолжало болеть от его предательства и того, что с ними случилось потом.
Они помирились в самом начале шестого курса, после брошенного в порыве ярости оскорбления, но дружба окончательно распалась после одного разговора аккурат перед рождественскими каникулами, когда между ними словно появилась пропасть. Бездонная пропасть…
- Лили, я давно хотел сказать… - неуверенно начал свой разговор друг, пытаясь взять себя в руки. – Я… я люблю тебя.
Сказал, и словно разделил их дружбу на две части. Было до и после, и в ту самую секунду, когда были сказаны эти слова, Лили с ужасающей ясностью поняла, что не сможет ответить ему взаимностью. Нет, Сев всегда был другом. Другом и никем больше. Разве что братом, которого у нее никогда не было.
- Сев… Сев, прости меня, - прошептала она с сожалением. – Я… я…
- Лили, не надо, - бледное лицо мальчишки залила краска стыда. Он ненавидел жалости по отношению к себе, а видеть это чувство в таких любимых глазах было в сто раз хуже.
- Сев, ты всегда, слышишь, всегда будешь моим другом! – слова, словно крик души, словно последняя нить надежды сохранить многолетнюю дружбу.
- Я не хочу твоей дружбы, Лили, - сжав девушку в объятиях, сказал он. В черных, бездонных глазах плескался страх и отчаяние. – Я не хочу дружбы!
- Сев, прости, но я… я не люблю тебя так, как этого хочешь ты, - усталость накатилась неподъемной ношей. Девушка стояла перед ним, чувствуя его руки на своей талии, и впервые хотела оказаться подальше от него, от этой бьющей по нервам близости. Она вся была, словно натянутая струна.
- Но почему… почему, Лили?!
- Не знаю, Сев, просто не люблю.
Черные глаза смотрели в душу, и в следующее мгновение, словно он сумел каким-то непостижимым образом прочесть в них что-то, парень отшатнулся. Лицо пылало от гнева, горело огнем.
- Как ты можешь… как… - Лили от этих слов побледнела. Он ведь не мог прочитать ее мысли? Неужели посмел? – Любишь этого надутого павлина?!
- Сев, ты как посмел лезть в мои мысли?! Как ты…как ты посмел!?
- Любишь этого лохматого придурка, да?! За что?! Почему он, а не я? Почему?!
Крик отчаяния и в следующее мгновение чужие губы накрыли ее, пытаясь сломить, сломать и уничтожить. Девушка пыталась вырваться, но стальная хватка не позволила ей сдвинуться ни на шаг. Лили было противно, мерзко, гадко… Грубые, жесткие ласки причиняли боль.
Как только она стала свободна, сразу бросилась бежать. Во двор, в большой зал, по лестнице в свою комнату, в ванную… смыть с себя его прикосновения, его жестокие ласки. Девушка не знала, сколько она провела под теплыми струями воды, ожесточенно пытаясь смыть с себя его следы. Лили чувствовала себя отвратительно. Никогда в жизни ей не было так плохо…
Лили всегда вспоминала эту сцену с отвращением. Она еще долго шарахалась от любого, кто посмел подойти к ней ближе, чем на метр, и странное поведение старосты заметил в первую очередь Поттер. Впрочем, он не стал ничего говорить. Промолчал и спокойно уехал домой на каникулы, а она забилась в самый дальний вагон, игнорируя друзей, и рыдала всю дорогу.
Ей было больно. Морально, физически. Тело еще помнило жесткие объятия, вызывающие отвращение и брезгливость. Сухие губы, с силой прижимающиеся к ней… На глаза Лили снова навернулись слезы. Она вспомнила другой поцелуй, незадолго до этой отвратительной сцены, когда Поттер, выпив лишнего после победы Гриффиндора на квиддичном матче, зажал ее в углу одного из коридоров и пытался в очередной раз признаться ей в любви.
Она ненавидела его тогда, но, Мерлин, от него исходил такой приятный аромат, который кружил голову похлеще любого огневиски, и Эванс не смогла его оттолкнуть. Его тренированное квиддичем тело прижималось к ней, и Поттер, глядя ей прямо в глаза, говорил о своих чувствах. Девушка буквально таяла от его прикосновений и странных, но таких приятных ощущений внизу живота.