Но не было нужды в разговоре. Лёня вписался в этот неожиданный для Глеба вечер в незнакомом кафе так же естественно, как осенний дождь в переплетенье мокрых липовых ветвей за окном. Он просто оказался рядом в нужный момент, не дав Поддубному соскользнуть в глухую раздражённую тоску, обычную его спутницу по вечерам. И он не требовал от Глеба ничего – ни вымученных улыбок, ни фальшиво-бодрых слов. Просто сидел напротив, молчал, тоже смотрел в окно и тихонько постукивал пальцами по столешнице.
«А у него красивые руки, – Глеб поймал себя на том, что не может отвести взгляд от Лёниных пальцев, выбивающих какой-то только ему понятный ритм. – На самом деле красивые руки».
– Не хочешь поехать ко мне?
Лёнины пальцы замерли, и Глеб сумел оторваться от их разглядывания. Лёня смотрел прямо в глаза Поддубному – очень серьёзно, почти строго.
– Вас опять надо спасать от кого-то из бывших?
– Да нет. Ты уже спас.
– Глеб Олегович… Простите, я не могу.
– Ну, нет так нет, – Глеб поднял руку, подзывая официантку. – Было приятно повидаться с тобой, Лёня. Заходи как-нибудь на кафедру, коллектив у нас всё тот же. Пропуском тебя обеспечу по старой памяти. Только позвони, предупреди.
– У меня нет вашего номера, Глеб Олегович.
– Держи, – Поддубный положил на стол перед Лёней визитку. Ректор недавно в приказном порядке обязал весь преподавательский состав обзавестись визитками, даже деньги бухгалтерия выделила. – Звони, не пропадай. Всего хорошего, Лёня.
– До свидания, Глеб Олегович.
***
Почему-то собственная всё такая же пустая квартира больше не казалась Глебу неуютной. Он прошёлся по кухне, вспоминая, как стоял возле стола и смотрел на Игоря – разозлённого, с потемневшими глазами – а рядом, позволяя обнимать себя за плечи, стоял Лёня. У Лёни тогда были такие костлявые плечи, даже сквозь куртку чувствовалось. Интересно, сейчас такие же?
Поддавшись неясному наитию, Глеб распахнул окно и долго-долго курил, вглядываясь в дрожащие за дождевыми струями огни уличных фонарей.
***
Если бы Глеб Олегович Поддубный догадался посмотреть вниз, в тёмный колодец двора, он бы увидел неясный силуэт стоящего под козырьком углового подъезда человека. Но вряд ли с высоты десятого этажа Глеб узнал бы Лёню. Поэтому тот не боялся, что его вычислят. А просто стоял и смотрел на огонёк сигареты в распахнутом окне квартиры Поддубного. До тех пор, пока этот неяркий красноватый огонёк не погас.
========== Маша ==========
– Ешь, пожалуйста.
– Ем. Спасибо, вкусно. Какой ресторан готовил?
– Маша, какая разница, хороший ресторан. Тебе нужна печень, вот и ешь печень.
– А ты сам где ешь?
– Не волнуйся, с голоду не умираю. И как это я жил до твоего переезда сюда, и чем же питался?
– Не знаю, как жил, но жил плохо. И питался тоже плохо!
– Маша!
– Ты к нам заходи, Саша вкусно готовит.
– Спасибо, я захожу. Может, мне к вам вообще переехать?
– Анюта будет рада. Глеб, там Виталий такие вещи творит! Ошибка на ошибке!
– Я видел, я исправляю. Лежи спокойно и не звони Виталию, он тебя замучает вопросами. Мы справимся. Ты не избавишься от скачков давления, если будешь думать о работе.
- Я не могу не думать.
- Я заметил, и смолчать ты тоже не можешь. Маша, сейчас главное – твой сын!
Глеб перевёл разговор на Машино самочувствие, потом тепло распрощался с ней и ушёл.
– Какой у тебя муж красивый, – раздался голос соседки, которую вчера положили. – И заботливый.
– Это не муж.
– А кто?
– Друг.
Женщина с соседней койки вытаращила глаза и отвернулась, всем своим видом показывая осуждение.
Через пару часов в палату вошёл Саша – в халате и с фонендоскопом на шее.
– Маша, ты поела?
– Поела. Глеб принёс какую-то умопомрачительную печень.
– Хорошо, молодец. Машенька, слушай… Давай попросим его быть крёстным нашему сыну.
– Давай! Ты после дежурства его на ужин пригласи, не забудь. У него дома холодильник пустой.
– Я всегда зову, но он отказывается, его Анютка только может убедить. Маш, знаешь, я ведь ревновал к нему, даже отношения ходил выяснять.
– Глупый ты, Сашка. Ты моё всё, а Глеб – родственная душа.
– Я понял, давно понял, и давно не ревную. К Глебу точно не ревную.
Он тоже ушёл, а Маша осталась одна, под осуждающим взглядом соседки. И предалась воспоминаниям. Потому что разговаривать с ней Маше точно не хотелось.
Машино лицо озарила улыбка. Да, ситуация тогда была аховая, и как она волновалась! Боже, как волновалась!
***
Переезд ей дался тяжело, морально тяжело. Новое место, новый город, новые люди. Порой дружелюбные, а порой не очень.
На работу вышла сразу: сегодня приехала, а утром уже на работу. Даже вещи распаковать времени не было.
Так всё в чемоданах и пролежало, пока свою квартиру не купили.
В лаборатории её появление восприняли настороженно. Уж больно ласково на неё шеф смотрел. Женщины просто возненавидели сразу, а мужчины остались недовольны тем, что Поддубный её поставил руководителем проекта. Слишком молодая и слишком протеже.
Пришлось доказывать своё право занимать эту должность. Ощущение было такое, что она находится между молотом и наковальней. Глеб не был добрым и понимающим начальником. Добрым и понимающим он становился после работы, когда показывал Маше и Анютке город, когда гуляли в парках, когда девочка ездила у него на шее, когда носил её на руках. Вот тогда он становился просто замечательным и искренним другом.
А на работе – только работа.
Она справилась. Она заслужила уважение коллектива. Проект пошёл. С души камень свалился.
Тут квартира подвернулась. В одном доме с Глебом, только подъезд соседний и этаж первый, что делало её значительно дешевле, чем она могла бы стоить.
Приехал Саша. Глеб помог ему с работой. Врача с периферии брать не очень то и хотели, даже если он трудяга, каких поискать.
Жизнь налаживалась, и всё шло так гладко… Но гладко долго не бывает.
В один прекрасный день, вернее утро, Маша убедилась, что беременна. Не к месту и не вовремя, но что есть, то есть.
Больше часа ревела над тестом с двумя полосками, а придя на работу, сразу попросила Диму записать ее на приём к Глебу.
Ждать пришлось недолго. Часа через два, как только шеф вернулся с совещания у ректора, её вызвали к нему.
Она вошла и плотно закрыла за собой дверь. И так и стояла, прижавшись спиной к двери.
А он смотрел на неё и ждал, сидя за столом в кресле.
– Глеб Олегович, всё плохо, – слёзы навернулись на глаза.
– Маша, говорить нужно конкретно, с блокнотом и ручкой.
– Да не по работе… – она махнула рукой. – Но я не виновата! Почти… – последнее слово Маша произнесла тихо-тихо.
– Что-то с Сашей?! С Анюткой?! Сядь, а?
– Нет-нет! Саша ещё не в курсе. Он дежурил и не знает. Я не хотела, честное слово! Оно само!
– Что само? – Поддубного уже разбирало любопытство.
– Ладно, скажу… Тяни не тяни – результат один. Я беременна.
– Поздравляю! Всё?
– Всё… И ты не будешь мне рассказывать о безответственности?! О том, что думать надо было? О том, что проект начат, а я тут? Что всего этого не будет?
– Ты хочешь ребёнка?
– Да!
– Тогда о чём речь? Ты, беременная, не можешь работать? С органикой – не можешь и не будешь, а всё остальное можно. Ты молодая женщина, это естественно. Не виновата она, почти. Оно само! – Глеб рассмеялся так заразительно, что Маша тоже начала смеяться и все её слёзы высохли в одну минуту.
Вечером за ужином в гостях у Говоровых Глеб эту историю пересказывал несколько раз, и они ухохатывались на пару с Сашей.
***
– Говорова! – голос врача вернул Машу в реальность. – Я тут вашего мужа встретила, спросила, как он относится к партнёрским родам. Так он перепугался так и сказал, что не муж. Что ж тогда ходит к вам каждый день?