Вернувшись домой, я стучу в дверь кабинета. Я хочу задать Дэвиду так много вопросов о Розе. Он зовет меня. Он говорит по телефону. Морщит брови, сжал губы в тонкую ниточку. Так он выглядит, когда изо всех сил пытается не выйти из себя. Я подумываю отложить разговор. Не хочу, чтобы Дэвид вышел из себя при мне.
– Я понимаю, – повторяет он.
Я достаю свой телефон: не хочу подслушивать, о чем он говорит. Отвечаю Джорджи, но не рассказываю, что именно произошло. Вряд ли я смогу в паре сообщений описать, что сделала Роза с Сеймон. Назим получил высший балл за сочинение о том, почему нынешнее поколение австралийских подростков пьет меньше, чем предыдущие. Я его поздравляю. Пишу Лейлани, чтобы узнать, как обстоят дела с Розой и Сеймон. Она не отвечает. Может, она тоже у психолога.
Я пишу Соджорнер: «Я уже скучаю по тебе». Мне плевать, что это звучит сопливо. Я правда по ней скучаю. Я не увижу ее еще несколько часов.
– Чего ты хотел, Че? – спрашивает Дэвид.
Не понимаю, как можно не догадаться, чего именно я хочу.
– Сейчас неподходящее время?
– Да. Но я всегда готов с тобой поговорить. Ты же знаешь.
Я этого не знаю.
– Я хотел снова поговорить о Розе.
Дэвид кивает. Я хочу узнать, почему он не сказал мне, что все знает. Хочу узнать, есть ли у него план.
– Что мы будем делать с Розой?
– То же, что делали. Будем говорить с ней, когда она будет совершать что‐то недопустимое. Я постоянно напоминаю ей, что, если она не будет вести себя как обычный человек, ее жизнь превратится в кошмар.
– Я записывал наши разговоры.
Дэвид внимательно смотрит на меня:
– Ваши с Розой?
Я киваю.
– Если мы дадим их психиатрам, если они услышат, как она спокойно рассуждает о том, что ей на всех плевать, что ей интересно смотреть, как люди мучаются от боли, что ей нравится причинять им вред, они сразу поймут, что с ней.
– Поймут. А дальше что?
Я не знаю.
– У нас проблема практического толка. Как минимизировать ущерб, который наносит Роза? Мы не можем ее вылечить. Лекарства нет. Мы можем только следовать политике сдерживания.
– Значит, мы опустим руки?
– Я этого не говорил. Могло быть и хуже. Я видел куда худшие примеры.
– Ты про дядю Сола или про дедулю?
– Про обоих. Вот почему я понял, что с Розой. Я уже видел это раньше.
– Хочешь сказать, они хуже Розы?
– Как ты думаешь, почему я старался держать нашу семью как можно дальше от них? Я не хотел, чтобы дедуля и дядя Сол влияли на Розу.
У меня кружится голова. Мы говорим о Розе, о психопатии, о нашей семье.
– Я читал исследования, утверждающие, что эмпатии можно научить.
– Розе уже поздно учиться.
Я таращу глаза на Дэвида.
– Как ты можешь быть в этом уверен? Наверняка существует психиатр, психотерапевт или еще кто‐то, способный ей помочь.
– Как Роза обращается с теми, кто пытается ее изменить? Помнишь те последние несколько раз, когда мы водили ее к врачам?
Я помню.
– Она их обыгрывает, – говорит Дэвид. – Она понимает, что именно они хотят от нее услышать, и повторяет это, пока они не решают, что ей больше не нужно к ним приходить.
Я должен быть доволен, потому что Дэвид повторяет мои собственные мысли. Но я не доволен.
– Думаешь, надежды нет?
– Я так не говорил. Мы учим ее быть нормальной. Мы делали это годами. Роза думает иначе, чем большинство людей, но она знает, что может произойти, если другие это поймут. Она научилась хорошо притворяться.
– Слишком хорошо, – говорю я.
Дэвид качает головой. Он наклоняется вперед, не вставая с кресла, ставит локти себе на колени.
– Порой, притворяясь кем‐то другим, ты меняешься сам. Тот, кем ты притворяешься, может стать реальным.
– Ты в это веришь?
– Я это знаю. Когда я встретил Салли, я себя не контролировал. Я тогда совершал ужасные поступки.
Об этом я уже слышал. Это наши семейные легенды. Я знаю, что он устраивал в своей крутой частной школе игры в покер с высокими ставками, что он оставил без гроша нескольких учеников из самых богатых семей. Но выгнали его не поэтому. А потому, что он сломал своему однокласснику челюсть.
– Я хотел произвести впечатление на Салли, хотел быть ее безумным дикарем. Я думал, ей это нравится. Но это ее пугало. А я тогда больше всего на свете боялся ее потерять.
Он резко поднимает плечи, словно извиняясь передо мной. Как будто я не знаю, как сильно он ее любит.
– Я сознательно начал вести себя как она. Начал ходить на занятия, где учат управлять гневом, – так хотела Салли. Ты никогда не видел меня в ярости, Че. В этом все дело. Я изменил себя, стал больше походить на Салли. Я делал то, что делала она, говорил то же, что она. Я перестал ввязываться в драки. Это самое сложное из всего, что я когда‐либо делал. Во мне так много гнева. Он бурлит внутри меня, требует дать ему выход, хочет разрушить все вокруг, – иногда мне приходится от него бежать. Бежать из комнаты, из города, из страны.