– Все еще исследуешь сон?
– Я хотела убедиться, что мы по‐прежнему друзья.
– Я единственный тебя понимаю, – говорю я, прекрасно зная, что она не чувствует сарказм. – Мы не можем не быть друзьями.
Глава двадцать первая
Еженедельный воскресный бранч с Макбранайтами в этот раз решено было провести в их дворце. На гигантском столе стоит столько еды, что хватило бы еще на десять человек. Я накладываю себе ломтики лосося, крошечные тарталетки и колбаски. Я думал, что Лейлани тоже придет, но она слишком занята «Неофитом». Родоки, Джин и Лизимайя говорят о делах. Роза и Сеймон шепчутся. Остаемся мы с Майей.
– Не знал, что Лейлани знаменитость.
Майя морщит нос и сводит глаза в кучку.
– Она не настоящая знаменитость. Немного знаменитость в мире моды, и все.
– А ее узнают на улицах? Автограф просят?
Майя мотает головой:
– Не-а. Однажды какая‐то девчонка попросила сделать с ней селфи. Мы были в магазине на углу. Лей-Лей сделала уточку. – Майя опускает подбородок, надувает губы, таращит глаза.
Я вытаскиваю телефон и фотографирую ее, а потом мы вместе делаем двойное дакфейс-селфи.
– Покажи, – говорит Майя. Мы смотрим на фотографию. Глаза у нас в два раза больше, чем обычно, и губы тоже. Смешно.
– Отправлю Лейлани.
– И мне тоже отправь, – говорит Майя, берет у меня телефон и записывает свой номер. Когда она возвращает мне телефон, я добавляю к номеру ее фотографию.
– У тебя неприятности? – тихо спрашивает Майя. Наверное, Лейлани ей рассказала.
Я киваю.
– Я их разочаровал, и они мне больше не доверяют.
Майя косится на Розу:
– А ей доверяют?
– Ей десять. Похоже, в этом возрасте все простительно.
Майя хмыкает:
– Мне одиннадцать. Они заставят тебя бросить бокс? Роза говорит, когда она делает что‐то плохое, они заставляют ее писать эссе, а потом их не читают. Она говорит, что несколько раз повторила одно и то же предложение в середине своего последнего эссе, чтобы узнать, заметят ли они, но они ничего не заметили.
– Очень на нее похоже. Но они ничего не сказали мне про бокс.
– А если скажут, ты бросишь бокс?
Я мотаю головой.
– Не понимаю, в чем проблема. Это спорт! Я хотела бы научиться боксировать, – говорит Майя. – Кажется, это весело.
– Ты права. А что у тебя с теннисом? Тренируешься почти каждый день?
Майя кивает.
– Еще я поеду в теннисный лагерь. На целых две недели!
– Можно мы пойдем? – спрашивает Сеймон. – Роза хочет показать мне шахматную задачу.
– Потом расскажете мне? – спрашивает Джин.
Они соглашаются.
– Ненавижу шахматы, – говорит Майя, когда они уходят.
– Я тоже. Дэвид пытался меня научить, но… А Роза играет с четырех лет.
– Сеймон никогда не нравились шахматы.
– Мне жаль. Насчет Розы и Сеймон.
– Мне тоже, – говорит Майя.
Мы идем через Томпкинс-сквер-парк, Салли рассуждает о том, насколько тут стало зеленее с тех пор, как мы приехали, и как растолстели белки. Некоторые деревья еще цветут, но в целом цветов почти не осталось, их сменила листва. Май в Нью-Йорке куда менее ужасен, чем апрель.
– Это же Сид? – спрашивает Роза и машет рукой.
Это она. Идет нам навстречу в своем платье с красными тюльпанами. Она с мамой, Диандрой: та сидит в инвалидном кресле, которое везет другая женщина. Вероятно, это вторая мама Соджорнер.
Соджорнер машет в ответ, улыбается нам. Она так красива. В моем сне она была как раз в этом платье, а потом без него. Я краснею, испугавшись, что она, взглянув на меня, каким‐то образом догадается, что я видел ее во сне.
– У тебя все лицо красное, – громко говорит Роза. – Не только нос.
– Да, – тихо отвечаю я. – Это называется прыщи.
– Нет, гораздо краснее, чем обычно. Как будто ты смутился.
– Со мной все было в порядке, пока ты не решила привлечь всеобщее внимание к прыщам у меня на лице.
– Думаешь, иначе никто бы их не заметил? Особенно когда ты так покраснел, – говорит Роза. – Привет, Сид! – Она крепко обнимает Соджорнер.
– Привет, – говорю я. – Здравствуйте, Диандра. – Я наклоняюсь и жму ей руку. – Удивительно, что мы тут встретились.
– Ничего удивительного, здесь всегда все встречаются. Это самое сердце нашего района. Сид, дорогая, – говорит Диандра, улыбаясь мне и Розе, – ты нас представишь?