– А еще она сексуальнее, чем я, – говорит она между всхлипами. – Я все время о ней думаю!
Бармен приносит стакан воды. Я уже начал думать, что Вероника такая же, как Роза, но это не так. Роза никогда не думает, что кто‐то лучше, чем она.
– Твоя сестра вовсе не странная, – вдруг говорит Вероника.
Я вздрагиваю от неожиданности. Только я подумал о Розе – и вот мы уже и правда ее обсуждаем.
– Вы с Лейлани говорили о ней все эти ужасы, потому что накурились, да? Она ведь такая милая девочка. Зря вы болтаете о ней такое. К тому же она здорово танцует. Мы будем вместе танцевать.
– Ты пьяна.
Вероника смеется:
– Немного. Мы ссоримся, только когда напиваемся.
– Лейлани не пила.
– Когда одна из нас напивается. Вот черт. Ты прав. Я пытаюсь быть умнее ее, только когда напиваюсь. Олли меня просто убьет, когда я вернусь домой. Расскажет мне, что именно я сделала неправильно, почему это было неправильно и все такое, а я буду думать, почему Олли не может все время всех забавлять и смешить. Я ужасный человек.
Она вытирает лицо насквозь мокрой салфеткой.
– Никто не может все время быть забавным. Ты сейчас совсем не забавная.
– Это было грубо! – говорит Вероника и при этом улыбается. – Но ты прав. Им нравится выкапывать всякое дерьмо из самых глубин и трепаться об этом, а мне… мне это неинтересно. Меня от этого тошнит. Скажи, белые девушки тебе тоже нравятся? Или только черные? Как тебе кажется, я красивая?
Ей интересно, что я думаю. Розу это не волнует. Почему же я чувствую, что разочаровался в Веронике? Может, она была бы интереснее, если бы чуть сильнее была похожа на Розу. Не дай бог.
Глава двадцать шестая
Я возвращаюсь домой. Почти все гости уже разошлись. Джин, Лизимайя и родоки сидят на диване, пьют вино и неистово жестикулируют. Они коротко приветствуют меня и тут же возвращаются к своему важному разговору. Я распахиваю дверь в свою комнату и обнаруживаю там Розу в нарядном платье с вечеринки: она сидит у меня на постели, скрестив ноги. Даже если бы я успел поставить засов, Розу бы он не остановил. Мне нужен замок с ключом. Я поворачиваюсь к ней спиной, притворившись, что проверяю что‐то на компьютере, и включаю телефон на запись. Затем поворачиваю кресло к ней.
– Где Сеймон?
– Сюзетта повела двойняшек домой.
– Двойняшек? Сеймон ведет себя так, словно они больше не двойняшки.
– Что за глупости, Че. Нельзя перестать быть двойняшкой.
– Почему они с Майей не разговаривают?
Роза пожимает плечами:
– Наверное, поссорились. Так бывает у сестер. Мне понравилась вечеринка. Мне понравились Олли и Вероника. Особенно Олли. Мне нравится, что Олли не мальчик и не девочка. Я никогда еще не встречала таких людей. Это совсем не то же самое, что трансвеститы в Бангкоке. Тем нравится, когда к ним обращаются в женском роде. Олли говорит: «Олли – это Олли, не она, не он, не они и уж точно не оно. Потому что никого нельзя называть «оно»». Олли говорит, что большинство людей делают какие‐то свои выводы, а потом злятся, что ошиблись. И никто так никогда и не предположил, что Олли – и не девочка, и не мальчик. Меня это не разозлило. А тебя?
– То, что Олли и не мальчик, и не девочка? Нет. Меня это сбило с толку.
– Олли говорит, что родители не переживают на эту тему. Когда Олли было пять, мама Олли купила Олли лак для ногтей и корону, потому что Олли этого хотелось. Папа Олли платил за уроки танцев. Они сказали Олли, что если Олли не хочет, то может не быть мальчиком или девочкой.
– Похоже, у Олли отличные родители.
– Ты не думаешь, что Олли немного того, раз других таких больше нет?
Я чувствую, что меня словно кольнули иголкой. Когда она задает такие вопросы… нельзя поддаваться. Нельзя говорить то, что поможет ей увильнуть от данных ею же обещаний, иначе потом она, невинно хлопая глазами, скажет: «Но ты же сам говорил… Я думала, это значит…»
– Каждый человек так или иначе не такой, как все, – говорю я.
Роза смотрит на меня так, словно обдумывает, стоит ли ей запомнить, а потом использовать для своих целей мое выражение лица.
– Я тоже не такая, как все, – шепчет она. – Я почти такая же, как Олли.
Я молчу. Они оба не такие, как все, но по‐разному. Олли не чудовище.
– Я точно девочка, – продолжает Роза, встряхнув кудряшками. Она сейчас говорит со мной тоном, который обычно приберегает для родоков и всех на свете, кроме меня. Звонким, беспечным, девичьим голоском. – Я точно «она». Как тебе кажется, ты мальчик?
Я киваю.
– Но я не такая, как другие девочки. Или другие мальчики. У меня есть то, чего нет почти ни у кого.