Лейлани валится на скамейку. Я сажусь рядом. – Хоть притворись, что задыхаешься, дурень.
Я высовываю язык и дышу громко, как собака. Она слабо толкает меня в плечо.
– Надо снова начать бегать. Раньше я бегала. Вероника мне изменила.
– О боже. Это паршиво. Как ты узнала?
– Она спьяну рассказала мне вчера вечером, когда я пришла в «Кофе Нуар» вытаскивать оттуда ее задницу. Надо было бросить ее там. Нет, ты только представь, какая она дура. Знаешь, с кем она переспала? С режиссером той экспериментальной пьесы. Она даже роль не получила! И говорит мне: «Но это ведь ничего не значит». Я притворилась, что для меня это тоже ничего не значит. Но я чувствую, что это… – она прижимает руку к сердцу, – что это много значит. Я думала, мы с ней много значим друг для друга.
– Хоть она и дура?
– Мы все несовершенны. Но, конечно, быть дурой хреново. Я ее брошу. Но я‐то ведь думала, что, может, мы с ней всегда будем вместе. Как предки. Любят друг друга со школы. Глупо, правда?
Я качаю головой. Я тоже порой мечтаю примерно о том же. Родоки любят друг друга. Каково это – быть вместе с кем‐то много лет подряд и с каждым днем все сильнее любить друг друга?
– Может, они и ужасные родители, зато они идеальная пара. До сих пор влюблены. Мне бы хотелось быть такой же. Но только я не буду плохим родителем.
Я и не заметил, что Макбранайты плохие родители.
– Они просто ужасны, Че. С трудом помнят, что у них вообще есть дети. Если у нас проблемы, они забрасывают нас деньгами, но никогда не проводят с нами время. И никогда этого не делали. Нас вырастила бабушка. Когда она умерла, стало просто ужасно. Двойняшки едва оправились. Мне пришлось самой возвращать их к нормальной жизни. Теперь я их воспитываю. Они приходят ко мне в постель, когда не могут заснуть. Я мирю их, когда они ссорятся. Я одна их люблю, потому что предкам на них совершенно плевать.
– Я уверен, что это не…
– Может, человек способен только на один вид любви? Если ты до безумия любишь своего партнера, то не можешь быть хорошим родителем. А если ты хороший родитель, то не способен влюбиться. Потому что у тебя на первом месте дети, а не партнер. Твои предки тоже до соплей влюблены друг в друга? А вас с Розой они при этом любят? Потому что наши нас точно не любят.
Она говорит о том, что меня страшит чуть ли не больше всего на свете. Я не хочу отвечать, потому что да, я не думаю, что они меня любят. Не так сильно, как друг друга.
– Что за бред. Это не я. Я не рассказываю незнакомым людям о своих бедах. Никогда.
Я с удивлением понимаю, что меня это задело. Мы знаем друг друга всего несколько недель, но кажется, что знакомы гораздо дольше. Я думал, мы доверяем друг другу.
– Я не совершенно незнакомый тебе человек. Скорее отчасти незнакомый.
Лейлани фыркает, готовая рассмеяться своим ужасным смехом, и прикрывает рот ладонью.
– Я не смеюсь при отчасти незнакомых мне людях. Интересно, почему я тебе доверяю?
– Может, все дело в моем честном, усыпанном прыщами лице простого, вскормленного кукурузой фермерского сынка?
– Заткнись. Я никогда ничего не говорила про твои прыщи. Ты будешь использовать против меня все мои слова?
– Я решил, что это забавно. Никогда в жизни не бывал на ферме.
– О боже. А я бывала. Там ужасно.
– Я тоже тебе доверяю, Лейлани. И считаю тебя своим другом.
– Ты и есть фермерский сынок. Весь такой доброжелательный и уравновешенный. Естественно, ты считаешь меня своим другом. Черт, – вдруг осекается она. – Это ведь ты мне позвонил. Роза. Ты хотел поговорить о своей жуткой сестрице.
– Психопатке-сестрице, – говорю я.
– Это как‐то чересчур. – Лейлани явно готова рассмеяться. – Она не похожа на серийного убийцу. Она ведь ребенок и все такое.
– Психопатия не означает, что человек обязательно станет серийным убийцей. Большинство психопатов никого не убивают.
Лейлани внимательно смотрит на меня:
– Ты серьезно?
Она наклоняется ко мне, складывает руки поверх сумки и внимательно слушает, пока я рассказываю о Розе.
– Сеймон просто боготворит Розу.
– Розе нравится, когда ее боготворят. – Я никогда не говорил об этом с кем‐то, кто бы мне верил. Когда я впервые рассказал о Розе Джорджи, она расхохоталась. Она решила, что я шучу. Даже теперь она думает, что я шучу. Но Лейлани все понимает.
– Сеймон этого не видит.
Я киваю:
– Но ты видишь. И Майя тоже. Большинство людей не видят. Они видят только обаятельную девочку.
– Такую же обаятельную, как ваш отец.