В своей комнате в изголовье кровати она сразу повеси-ла иконы: дорогую "Казанской божьей матери" в серебря-ном окладе, небольшую "Николы чудотворца" под стеклом и совсем маленькую досточку с распятием Иисуса Христа. Я слышал, как мать то ли жаловалась отцу, то ли выпытывала его отношение к этому факту: "Мать икон нагородила, стыдно войти", и как отец оборвал ее: "Не суй нос, куда не следует. Верует - пусть верует. Тебе иконы ее не мешают".
Глава 4
"Цара". Я показываю "фокусы". Огород за два миллиона. Славка Песенка. Ти - Ти.
Душевный разговор.
Проснулся я от скрипа половиц. Солнце давно засло-нило мой сон, растворив его в яркой слепящей белизне. Но проснулся я от скрипа половиц. Половицы певуче скрипе-ли, и скрип то прекращался, то появлялся вновь. Шипело сало. Пахло жареным луком. Это бабушка хлопотала на кухне. Сначала я почувствовал голод, потом открыл глаза. Солнце било прямо в лицо, и я невольно прищурился и за-крыл глаза ладонью.
- Вовка, - раздалось с улицы. - Вовка, - нетерпеливо, потом свист. Я мгновенно выпрыгнул из кровати, натянул шаровары, майку, схватил свою потертую феску, высунулся в окно и крикнул: "Щас". Не садясь за стол, жадно похва-тал то, что поставила бабушка: квашеную капусту, картош-ку с луком и салом и выскочил на улицу, дожевывая на хо-ду. Вслед что-то кричала бабушка, но я не слышал, я уже был во власти улицы.
- Айда на площадку, - позвал Пахом. - Там пацаны в "цару" играют. - У тебя деньги есть?
Я потряс карман, глухо звякнув медяками.
- За меня поставишь, - решил Пахом.
На пустыре, за частными домами, находилась бетони-рованная площадка, засыпанная землей и заваленная по-кореженным железом. Мы расчистили эту площадку, осво-бодив от земли и хлама. Получилось ровное сухое место. Здесь можно было играть после дождя и ранней весной, ко-гда в других местах еще грязь и слякоть. Говорят, что до войны на пустыре стояли ремонтные мастерские, а когда немцы подходили к городу, рабочие поснимали станки и другое оборудование; что закопали, а что увезли.
Мы поднялись на площадку. Вокруг разбитого кона ползали на коленках и сопели пацаны. Нас заметили толь-ко, когда стали ставить новый кон. Я поставил за себя и за Пахома. Метая за черту биту, тяжелый царский пятак, ра-зыграли очередь. Я оказался четвертым. Пахом вторым. Через несколько конов я проиграл все свои деньги. Не по-мог и Пахом, вернувший мне долг. Пахому везло, он три раза сбил кон, а переворачивал монеты, как семечки щел-кал. Игра закончилась, и Пахом считал свой капитал: гну-тые медяки, гривенники и пятиалтынные.
- Вовец, покажи фокус, - попросил Алик Мухомеджан.
- Не получится, настроения нет, - отмахнулся я.
- Да ладно, чего ты, Вовец, покажи, все просят, - тут же влез Витька Мотя.
Я неохотно опустился на колени.
- Клади монету на плиту, - попросил я Мотю. Тот вы-нул из кармана штанов гривенник и положил передо мной.
Пацаны сгрудились вокруг. Я потер руки. Убедился, что они сухие, и стал как бы накатывать ладони на монету, то опуская их, то поднимая. Создав необходимое поле и ощутив связь между руками и монетой, я стал двигать ла-дони от себя, словно прокладывая монете дорогу. Гривен-ник шевельнулся и пополз сначала медленно, потом быст-рее туда, куда я вел его ладонями. Потом я остановил моне-ту и стал медленно ее поднимать. Гривенник послушно поднялся за ладонями сантиметра на два и упал.
- Все, - сказал я, - дальше не получается.
- А без рук? - попросил Изя Каплунский.
- Нет, все, устал, - наотрез отказался я.
- Кончай, Вовец, своих пацанов не уважаешь, - обидел-ся Пахом.
- Ладно, ставь кон. - Я знал, что от Пахома все равно не отвяжешься.
Пахом выгреб мелочь из кармана и стал городить кон, ставя одну монету на другую. Внизу пятаки, выше пятнаш-ки, потом гривенники. Я снова опустился на коленки.
- Вовец, это близко, так каждый дурак сможет, - оста-новил меня Пахом.
- Я чуть отодвинулся и стал смотреть на столбик из монет, концентрируя на нем всю свою энергию. Столбик зашатался, как от подувшего на него ветерка. Я всем телом подался вперед, облекая желание в физическую форму. Столбик рухнул, и монеты рассыпались, укатываясь от мес-та, где стояли.
- Молодец, Вовец, - похвалил меня Пахом. - Знай на-ших. А у меня ничего не получается, как ни стараюсь.
- И не получится, - усмехнулся Самуил Ваткин. - У Вовки от природы другая энергия в организме заложена, поэтому она и лечить может. Это как электричество.
- Эта энергия у всех есть, только она не проявилась, как у меня. И если тренироваться, можно достичь тех же результатов, - поспешил заверить я.
- Ерунда, - зевнул Самуил, не желая спорить о том, что ему было ясно.
- А где Монгол? - спохватился вдруг Пахом.
- А ему Коза огород копает. А он следит, чтобы Коза лучше копал,- вспомнил Витька Мотя.
- А зачем это Коза Монголу огород копает? - удивился Самуил.
- Дак Коза Монголу два миллиона проиграл.
- Как это два миллиона? - у Витьки Моти вытянулось лицо.
- А так! Сначала играли в пристеночки по две копейки. Монгол выиграл 18 копеек. Стали играть по пять копеек. Монгол выиграл рубль. Больше у Козы не было. Стали иг-рать в долг. Сначала по рублю, потом по десять, потом по сто. Надоело в пристеночки, стали играть в погонялочки. Ну, в погонялочки Монгол кого хочешь обставит!
Когда Коза задолжал миллион, сыграли на миллион. После двух миллионов Монгол играть больше не стал. А долг обещал простить, если Коза ему вскопает огород.
- Пошли смотреть, - предложил Пахом. На Мишкином огороде трудился Ванька Козлов. Мы остановились в сто-ронке и стали смотреть, как Иван ковыряет лопатой землю. По его лицу струился пот, и он едва успевал вытирать его рукавом. Мишка Монгол стоял рядом с руками в карманах и погонял Ваньку.
Увидев зрителей, Монгол почувствовал вдохновение и, подмигивая нам, стал разыгрывать комедию.
- Да, Коза, это тебе не в пристеночки играть. Давай, давай, не останавливайся. Как играть, так с удовольствием, а как копать, так лень.
Иван молча сопел и с трудом, прогибаясь назад, вы-таскивал лопату с землей, затем всем телом обрушивался на эту лопату, чтобы разбить вынутый ком земли.
- А щас ты получишь шелобан, - весело сказал Мишка. - Чтоб не копал как зря, а на всю лопату.
И Монгол отвесил Ваньке шелобан с оттяжкой. У Ива-на выступили слезы на глазах. Видно было, что он устал и еле держит лопату.
- Монгол, дай я покопаю за Ваньку, - предложил Па-хом.
- Не надо, - сказал Монгол. - Договор дороже денег. Он мне два миллиона проиграл, пусть копает.
- А тебе не все равно, кто будет копать? Пусть Ванька отдохнет, а я покопаю.
Мы молча смотрели на Монгола.
- Ладно, - подумав, согласился Монгол. - Копай, жал-ко, что-ли.
После Пахома копал Витька Мотя, потом я, потом Са-муил Ваткин, потом Аликпер Мухомеджан, потом Изя Кап-лунский. Устав, решили сходить на речку, а после обеда раздобыть лопаты и докопать Мишкин огород.
На улице Революции, у рабочих бараков, малышня иг-рала в ножички. Монгол вдруг остановился и приподнял за шиворот второклашку Славку Песенкова.
- Ты чего, пусти, - Славка стал извиваться, стараясь ос-вободиться от Монгола.
- Да я тебя не трогаю, дурачок. Мишка отпустил Славку.
- Правда, что тебя берут в Москву в детский хор?
- Ага, - подтвердил Славка и шмыгнул носом. В носу звонко хлюпнуло.
- А как же мамка отпускает? - поинтересовался Монгол.
- А к нам целую неделю каждый день Игорь Яковлевич приходил.
- Это кто такой Игорь Яковлевич?
- Дирижер. Я в Москве буду на казенных харчах жить в интернате. Мамка хоть и плачет, а ей с нами двумя трудно. Я буду на каникулы приезжать.
- Песенка, спой, - ласково попросил Монгол.
Славка упрашивать себя не заставил. Он будто ждал, когда его попросят спеть, отошел чуть в сторону, откашлял-ся и запел чистым серебряным дискантом, от которого му-рашки пошли по коже: