С другой стороны, некоторые воскресшие вместе со святыми шокируют меня не меньше, чем кое-кто из тех, кто не воскрес. Должно быть, произошла ужасная путаница. Я не хочу много говорить об этом, но наконец не выдерживаю и обращаюсь к книгам осуждения. Я нажимаю кнопку, чтобы просмотреть жизнеописание того, о котором «я знаю», что он до самого конца своей земной жизни был растлителем малолетних и не раскаивался в этом.
Сначала передо мной возникает пустая страница, а затем загорается сигнал на небесном «компьютерном экране», говорящий о том, что я обратился не к той книге. С полным недоумением я обращаюсь к файлам «книги жизни» и снова нажимаю «кнопку» с именем этого человека. С неподдельным изумлением я обнаруживаю там его имя и «переживаю» его обращение с помощью совершенных технических средств, которые Бог предоставил в мое распоряжение. В его жизнеописании сказано, что у него новое сердце и новый ум, и он искренне любит Иисуса, хотя вследствие того, что он обратился в последнюю минуту своего земного бытия (в одиннадцатом часу — по притче Христа в Мф. 20:6), у него не было времени, чтобы продемонстрировать новые принципы жизни.
Совершенно ошеломленный и все еще не вполне уверенный, я выключаю аппаратуру. Какое-то время я еще чувствую себя неуютно в обществе этого человека, хотя он и воскрес как святой. Но издали я время от времени наблюдаю за ним и лишний раз убеждаюсь в том, что Бог знает, что делает. Если я когда-либо видел святых, то этот «новый человек» — безусловно, один из них. Когда я вижу свершившееся чудо, до меня доходит, насколько сильна Божья искупительная любовь, и я радостно восклицаю: «Суды Божьи праведны, святы и истинны в каждом отдельном случае». Мне ничего не остается, кроме как хвалить Его.
Но у меня есть подруга, которая все еще не убедилась в справедливости Бога. На протяжении долгих лет своего земного материнства она безумно любила своего старшего сына. Когда мы жили на земле, он был, что называется, «хорошим мальчиком». То есть он был хорошим мальчиком и юношей до 23 лет, когда умер его отец.
В тот злополучный год молодой человек отверг все добрые принципы, которые раньше отстаивал. Сначала это была всего лишь его внешняя реакция на ту несправедливость, которая, по его мнению, произошла. Но затем он стал закоренелым бунтарем. Чувствуя себя оскорбленным, он начал вымещать свою злобу на других.
Его мать, как вы уже наверно догадались, тяжело переживала потерю мужа и духовную смерть сына. Однако, в отличие от него, она не стала богопротивницей. Напротив, эти переживания смягчили ее сердце. В конце концов, разве Бог не потерял Своего Возлюбленного Сына на кресте? Пережив тяжелую утрату, она стала каждый день горячо молиться за своего мятежного сына, твердо веря, что он будет принят в Царство Божье. Мать умирала с непоколебимой уверенностью, что ее сын обратится. При этом она добавила, что не хотела быть в вечности, если ее сын не обратится, потому что без него она не сможет быть счастлива.
Я свидетель ее борьбы и ее убежденности, потому что находился рядом с ней, когда она умирала, и руководил ее похоронами. После ее смерти я продолжал попытки вернуть ее сына, но все усилия оказались напрасными. В конце концов в него выстрелили три раза и убили, потому что он оказал сопротивление агентам федеральных спецслужб, когда те проводили облаву на торговцев наркотиками.
Я был рад, что встретил его мать вскоре после первого воскресения. Как я и думал, она напрасно искала свое своевольное сокровище. Она спрашивает у меня, что мне известно о нем, и я пересказываю ей газетную хронику, а затем предлагаю «нажать его кнопку» в Божественном перечне жизнеописаний, чтобы узнать всю историю. Чувствуя, что ей нужна моя поддержка, я предлагаю ей вместе заново пережить историю его жизни. Она просматривает записи снова, снова и снова.
Мне вполне понятно дело ее сына, но она чувствует себя совершенно опустошенной и безутешно рыдает. Когда-то меня учили, что после Второго пришествия Христа слез больше не будет, но теперь я начинаю понимать, что ошибался. Я сверяюсь с Библией и обнаруживаю ее обетования о том, что Бог отрет всякую слезу с очей наших после тысячелетия (Откр. 21:4; ср. с Ис. 65:17-19), но во время тысячелетнего царства ничего подобного не было обещано.
Моя плачущая подруга все еще не уверена, что хочет пребывать в Царстве Божьем без своего сына. Тогда я предлагаю ей еще раз просмотреть видеоматериалы о его жизни. Во время просмотра я время от времени останавливаю ленту и пытаюсь помочь ей осознать, что ее сын не мог быть счастлив в Царстве Божьем, потому что все, что дорого ему, диаметрально противоположно Божьему закону любви.
Я рассказываю матери о том, как впервые обедал с моим другом-проповедником. В те дни, когда я еще не знал ни одного служителя Церкви, мне казалось, что все они — само совершенство или, по крайней мере, что-то очень близкое к этому. Но затем, когда мне исполнилось 19 лет, я начал посещать молитвенный дом, чтобы больше проводить времени со своей подругой, прихожанкой этой церкви. Вскоре я понял, что допустил ошибку в отношении оценки проповедников, потому что, прежде чем я узнал об этом, мы были приглашены на обед молодым служителем и его женой. Этот день стал самым долгим и самым невыносимым во всей моей тогдашней жизни. Я всю неделю боялся предстоящего визита и чувствовал себя в гостях еще более неуютно, чем предполагал. Иде-алы и принципы нашего хозяина были мне совершенно чужды, и я вынужденно следил за каждым своим словом, интонацией и за каждым движением.
С того самого дня я часто задумывался, каково жить всю вечность в присутствии всезнающего Бога, если мне будут чужды Его принципы. Это же не рай, а сущий ад и кошмар.
На основании своего личного опыта я пытаюсь помочь своей подруге понять то, что помог мне уразуметь К. С. Льюис еще до Второго пришествия. Льюис учил, что есть только три возможных состояния: (1) быть Бо-гом (2) быть подобным Богу или (3) быть несчастным[13]. Третья категория, по Льюису, представляет собой итог жизни, протекавшей вопреки Божьему характеру любви и самоотдачи. Люди из этой группы были бы вдвойне несчастны в обществе Святого Бога.
Елена Уайт учила тому же, когда писала, что «грешник не мог быть счастлив в присутствии Бога; его бы отпугивало общество святых существ. Если бы ему позволили войти на небо, это не доставило бы ему радости. Царящий там дух бескорыстной любви, когда каждое сердце откликается на зов Безграничной Любви, не пробудил бы в его душе ответного движения. Его мысли, интересы и побуждения были бы чужды тем чувствам, которые движут его безгрешными обитателями. Небо было бы для него местом мучений; грешник жаждал бы укрыться от Того, Кто есть его Светильник и Средоточие радости». Нечестивые, продолжала Уайт, не будут допущены на небо не в результате какого-то произвола; «они будут исключены из-за собственной неготовности к общению с небожителями»[14].