Мне представлялся редкий случай заснять носорогов, и я стал красться по направлению к ним. Надеялся я подойти совсем близко, так как ветер дул мне в лицо, и носороги не могли почуять моего запаха.
Но вскоре животные насторожились. Они посматривали то в одну, то в другую сторону, чуя опасность, по не зная, откуда она надвигается. Были они слишком близоруки, чтобы меня увидеть.
Вот тут-то Пип и испортила все дело. Она волновалась и в своем волнении забыла о дисциплине. Думаю, что мальчик волновался не меньше, чем она, и выпустил из рук ремень, привязанный к ее ошейнику. Пип не замедлила воспользоваться свободой и пролетела стрелой мимо меня, а вместе с ней улетела и моя надежда сделать хороший снимок.
Конечно, Пип смело шла в бой. Недели не прошло с тех пор, как она обратила в бегство одного из этих огромных животных. У нее не было оснований сомневаться в успехе. Она подлетела к носорогам и применила тот же прием, каким уже пользовалась однажды: кусала их за задние ноги и тотчас же отскакивала в сторону. Носороги растерялись не меньше, чем их собрат, который не так давно удирал от Пип, и подобно ему обратились в бегство. Удивительно, как быстро бегают эти неуклюжие животные!
Пип была в восторге. Вести атаку на носорогов доставляло ей величайшее удовольствие. Жаль только, что они всегда так быстро убегают! И на этот раз она решила пуститься в погоню. Я оглянуться не успел, как носороги и Пип скрылись из виду.
Должен признаться, что это меня встревожило. Пип не раз доказывала мне, что может сама о себе позаботиться. Но еще ни разу не случалось, чтобы она убегала далеко от меня; я всегда находился где-нибудь поблизости и мог явиться на помощь, если бы ей угрожала серьезная опасность. А теперь она скрылась из виду; что, если носороги ее растопчут пли пронзят рогами? С благодарностью принял я предложение двух всадников Сомали, которые вызвались отыскать и привести собаку.
Вернулись они несколько часов спустя. Сначала я подумал, что Пип ранена, если не убита. Вместо того, чтобы бежать за лошадьми, она лежала поперек седла одного из всадников. В первую минуту я не поверил своим глазам: негры племени Сомали были магометанами, и их религия запрещала им прикасаться руками к собаке. Однако поперек седла лежала Пип, а когда я подошел к ней, она подняла голову и завиляла хвостом.
С любопытством выслушал я рассказ Сомали. Пип, преследуя носорогов, пробежала восемь километров! Когда всадники догнали ее, она едва держалась на ногах, но не хотела отказаться от погони. Услышав оклик, она остановилась, пошатнулась и упала на землю: она так устала, что не в силах была стоять!
Ясно было, что она не может пройти эти восемь километров до лагеря. Всаднику Сомали ничего не оставалось делать, как поднять ее и положить поперек седла. Нарушил он законы своей религии только потому, что искренно восхищался Пип. Все туземцы ее любили. Она не знала страха, а никто так не восхищается храбростью, как жители Африки. Ни один из членов моей экспедиции не бросил бы Пип на произвол судьбы в джунглях после того, как она не побоялась напасть на страшных носорогов. Если нельзя было ее спасти, не нарушая законов, значит, следовало эти законы нарушить. Туземцы платили дань ее храбрости.
Глава пятая
Приключения в Африке
Почти каждый день происходили маленькие эпизоды, убеждавшие меня в том, что я не ошибся в выборе и моя Пип — ценная находка.
Лучшего товарища и спутника трудно было бы найти. Здесь, в глуши, за сотни миль от цивилизованного мира, она заменяла мне общество и друзей.
Пип очень любила завтракать и обедать вместе со мной. Почуяв запах съестного, она влетала в палатку, садилась у моих ног и не спускала глаз со стола. Иногда я делал вид, будто ее не замечаю, и ни куска ей не давал. Мне хотелось знать, какое это произведет на нее впечатление. Спокойно я продолжал есть, словно ее и не было в палатке. Она пристально следила за мной, провожая взглядом каждый кусок, который я подносил ко рту. Умоляющие глаза, казалось, говорили: «Я знаю, что это только игра, ты шутишь, по все-таки ты мог бы мне дать хоть один кусочек».
А когда моя рука тянулась к тарелке, Пип начинала энергично вилять хвостом. Но если я упорно не обращал на нее внимания, она вдруг поднимала морду и напоминала мне о своем присутствии протяжным воем. Не знаю, что произошло бы, если бы я не внял этой мольбе. Стоило ей завыть — и я шел на уступки. Казалось, между нами было условлено, что игру можно вести до известного предела, а вой служит сигналом к окончанию игры.