Имея такой серьезный блок контролируемых голосов, в дополнение к голосам пяти китайских членов, Комитет был бессилен. Он оказался простым фасадом тибетского представительства, за которым всю действительную силу имели китайцы. На самом деле вся основная политика определялась другим органом, который назывался Комитет КПК в Тибете, в котором тибетских членов не было. Нам дозволялось обсуждать разные мелочи, но мы никогда не могли сделать что-либо существенное. И, хотя номинально я был председателем, я тоже ничего не мог сделать. Иногда было просто смешно видеть, как управлялась текущая ситуация, когда планы, уже выработанные в другом комитете, проходили бессмысленное и пустое обсуждение, после чего принимались. Зачастую на этих собраниях я оказывался в затруднении - я видел, что китайцы сделали меня председателем исключительно для того, чтобы придать большую видимость тибетского авторитета своим схемам.
Как только Комитет начал устанавливать свои департаменты в правительстве, народ стал понимать, что происходит, и его реакция не была удивительной. Вся старая враждебность ко всему китайскому пробудилась. В Лхасе состоялось публичное собрание протеста против этой новой организации, и была принята резолюция, которую послали китайским начальникам. В ней говорилось, что на протяжении долгого времени Тибет имел свою собственную систему управления и поэтому новая организация не является необходимой и должна быть упразднена.
Разумеется, китайцы на это не ответили, хотя это было и народное требование. Они созвали Кашаг и сказали, что, если он не в состоянии запретить публичные митинги, они попросят меня сделать это. Поэтому Кашаг неохотно издал новый указ, который я неохотно подписал, прекрасно понимая, что подавление народных собраний не подавит народное мнение.
И, как и следовало ожидать, неудовольствие населения прорвалось тогда другим способом. Это произошло во время молитвенного фестиваля Монлам в начале 1956 года. Неудовольствие простых людей китайцами создало в Тибете совершенно новую ситуацию. Политические лидеры спонтанно выбирались народом. Эти люди не были правительственными чиновниками, они вообще не имели никакой официальной позиции. Они происходили из самых обычных слоев населения. И когда я говорю о них как о политических лидерах, я не имею в виду, что они были "политическими" в каком нибудь западном смысле этого слова, они были в оппозиции китайцам не потому, что те были коммунистами; они не имели ничего общего ни с какими политическими теориями, разделяющими мир, это были простые люди, которые разделяли нищету и ярость нашего необразованного бессловесного народа, но обладали естественной способностью выразить это в словах и в действиях. Поэтому они приобретали влияние. Это были люди, которые организовали и вели население Лхасы. В целом, гнев, который они испытывали и выражали от имени народа, был нормальной человеческой реакцией, они хотели дать сдачи, и это неизбежно приводило к конфликту с Кашагом, который понимал бессмысленность попытки дать сдачи китайской армии. Кашаг вынужден был удерживать их от действий, которые были патриотическими, но самоубийственными.
Они, с другой стороны, естественно, считали, что я зашел слишком далеко, потакая захватчикам. Иногда я вынужден был вмешиваться и противостоять их неистовым порывам ради блага народа, который они представляли. Вероятно, им это не нравилось, но до самого конца они оставались страстно преданными мне. Я не льщу себе мыслью, что заслужил эту преданность своими личными качествами, их преданность определялась самим понятием Далай-ламы, как это было и остается со всеми тибетцами. Я был символом того, за что они боролись.
Со своей стороны, я восхищался ими, несмотря на то, что должен был им противостоять. Я был рад, что наше несчастье выявило такие способности к лидерству среди тибетцев. Это были качества, которые всегда нужны. Действия этих лидеров во время праздника Монлам составляли странный контраст с праздничными церемониями, освященными временем. Впервые праздник получил политическое звучание, и никто не мог этого не заметить. В то время, когда двигались процессии и монахи ходили по улицам, весь город был обклеен листовками. Как и обычно, в них было требование, чтобы китайцы ушли и оставили Тибет тибетцам.
Как обычно, это разозлило китайских генералов, и, как обычно, они вызвали Кашаг и обвинили в этом министров. Но на этот раз, помимо своих повседневных обвинений, они также назвали и троих народных лидеров, которые были среди тех, кто составлял резолюцию собрания против Подготовительного комитета.