И вот он здесь, в Москве. Усилиями двух выдающихся академиков – Игоря Васильевича Курчатова и Исаака Константиновича Кикоина, он был переведен с Урала в Москву, в институт, позже получивший имя Курчатова, где по сию пору работает в качестве руководителя теоротдела. Из нашего сегодняшнего далека мой муж вспоминает «город Сингапур», а ныне совершенно открытый город Новоуральск, скорее всего с теплотой и даже какой-то ностальгической нежностью, – там у него сложились дружеские отношения с его сверстниками и со многими людьми старшего поколения, которые никогда не забываются, как фронтовая дружба, как окопное братство.
Недавно мы посетили этот город в связи с получением Ю. Каганом Демидовской премии. Городок в окружении прекрасной природы, с его помпезным зданием клуба, доставшимся в наследство от советских времен, стадионом, проложенной и освещенной лыжной трассой, и главное, строительством домов, – выглядит местом, приятным для жизни. А бесперебойно действующий комбинат своими гигантскими масштабами невольно напоминает о том, что Россия является великой державой.
Конечно, нас порадовало и то, что со стенда местного музея, рассказывающего об истории создания объекта, на посетителей смотрит улыбающееся лицо молодого Кагана, которому в то время было чуть больше двадцати…
В тот вечер мы допоздна засиделись у Лены, и каково же было наше удивление, когда оказалось, что ни мать, ни отчим до сих пор не ложились спать, ждали, когда мы выйдем в прихожую, чтобы нас проводить. Рахиль Соломоновна, выпорхнув из своей комнаты, в искреннем порыве кинулась ко мне, чтобы сказать на прощание какие-то тёплые слова. При этом в её чёрных глазах загорелись лукавые озорные огоньки, – её всегда вдохновляла перспектива романтических отношений, – может быть, у этих молодых и правда любовь?! Не то чтобы она уж так пеклась о будущем сына, – наверняка все как-нибудь устроится, – но просто интересно было посмотреть, что из всего этого выйдет и не получится ли так, что её младший Юрка, которому, между прочим, уже сравнялось тридцать, тоже окажется женатым?!
Моя будущая свекровь, как в воду глядела, – в скором времени после этого визита мы и правда объединились с её сыном на совместное житье. И я, покинув родительский дом в Лаврушинском переулке, переехала к Юре, в его семью, в ту самую комнату, где мы сидели в гостях у его сестры в тот вечер.
Вот здесь я и узнала ближе свою уже состоявшуюся свекровь.
Рахиль Соломоновна происходила из рода Хацревиных, – по всей видимости, это были потомки сефардов, изгнанных из Испании, во внешнем облике унаследовавшие их характерные черты, – смуглая кожа, карие глаза, волнистые темные волосы, долго не поддающиеся седине, и ослепительная улыбка, по крайней мере у моей свекрови, не нуждавшаяся до самого конца во вмешательстве дантиста. К тому же Рахиль вообще была красавица, чему имелось – и это главное – как письменное, так и вещественное подтверждение. Все дело в том, что юная Рахиль на выпускном балу в Санкт-Петербургском университете, который окончил с отличием её муж Моисей Александрович Каган, получила первый приз за красоту, и в ознаменование этого выдающегося события ей была вручена грамота на гербовой бумаге и медаль. Фотография с того самого выпускного бала запечатлела Рахиль в белом кружевном платье, с кружевным тюрбаном на гордо поднятой головке, – стройная, с высокой грудью и точеным профилем, – прекрасная дочь Сиона в расцвете молодости. Казалось бы, это неоспоримое свидетельство её избранности должно было обещать ей безоблачный жизненный путь и служить охранной грамотой от всевозможных напастей. Однако участь каждого из нас, скорее всего, решается где-то не здесь, и никто не знает, что ждет нас за поворотом и какие сюрпризы готовит нам Судьба.
В минуты грусти, отыскав с великим трудом куда-то запропастившийся золоченый ключик от буфета черного дерева, Рахиль отмыкала им заветный ящик, извлекала свою реликвию из плоской красной бархатной коробочки, и я в очередной раз выслушивала волнующую сагу о триумфальной победе Рахили на Санкт-Петербургском балу. Тут были и слёзы, и сетования на несправедливость распределения в мире Зла и Добра, но все кончалось нашей с ней задушевной беседой за долгим чаепитием с вишневым вареньем, которое Рахиль доставала все из того же буфета. Заниматься домашним хозяйством, а тем более следить за кипящими кастрюлями дочери или невестки, – нет, на это она была совершенно не способна. Зато приготовление диетического меню лично для себя, необходимого для поддержания здоровья и красоты, было предметом её постоянных забот. К тем продуктам, которые больше всего подходили для этой цели, Рахиль относила прежде всего живую рыбу. И была одна палатка в начале Тверской, тогдашней улицы Горького, где можно было захватить момент, когда там «давали» живого карпа. Рахиль закупала сразу несколько таких трепещущих рыб и несла их поскорее домой, чтобы выпустить в ванну с водой. Пусть плавают там и ждут своего часа, когда они отправятся в кастрюлю и максимально свежими попадут на стол к моей свекрови. Это запускание карпов в ванну, единственную в перенаселенной квартире, доставляло её обитателям большие неудобства. Но переубедить Рахиль не удавалось, и карпы все плавали и плавали в ванне.
Приходилось отказываться от привычных вещей, например, от такого излишества, как утренний душ. Или там, допустим, стирка рубашек. Мелкие вещицы можно было, конечно, постирать и в раковине под краном, ну, а крупные, – а что, разве невозможно сдать белье в прачечную?
Когда у Лены бывали гости и кому-то из них надо было посетить совмещённый санузел с рыбами в ванне, Рахиль выскакивала из своей комнаты, сопровождая гостей с объяснениями, а в случае, если это была женщина, нередко и заходила с ней вместе в этот домашний аквариум и задерживалась там на некоторое время, обсуждая разные наболевшие вопросы семейной и личной жизни. По этому поводу Леонид Волынский, частый гость в доме своего брата, как-то заметил:
– Представляете, сколько секретов знают эти рыбы! Хорошо, что они умеют молчать!
Наверное, рыбы и правда, чтобы лишнего не болтать, в рот набирают воды!
Для правдивости картины надо заметить, что временами Рахиль взбадривалась, например в свои именины, и в ней пробуждался древний инстинкт её витебских бабушек. Тогда она отправлялась на рынок, покупала щуку и создавала такой вкусноты рыбу-фиш, какой могли бы гордиться профессиональные кулинары. Также по этому поводу обязательно выпекался маковый рулет. Мак для рулета хранился весь год в полотняном маленьком мешочке. Рулет пекся и для любимой соседки по праздникам. Тогда Рахиль открывала шифоньер, доставала оттуда котиковую шубу, тщательно оберегаемую от моли, а также и от возможных грабителей, в связи с чем дверь своей комнаты она всегда держала запертой, и, надев эту котиковую шубу, с рулетом на блюде, завернутом в полотенце, отправлялась в гости.
Вероятно, секрет варки вишневого варенья без косточек был записан у Рахили в том же генетическом коде, – вишневое варенье без косточек могло стоять у неё в буфете годами и не покрываться никакой подозрительной корочкой.
Рахиль родилась в 1890 году в Витебске, где семья её отца Соломона Хацревина жила в черте оседлости и кормилась кое-какой мелкой торговлей, имея свою небольшую лавчонку.
Но какие еще были возможности для честного еврея содержать семью в этой пресловутой черте оседлости, когда он был замурован в замкнутом пространстве, без права выезда за его пределы и владения землей, и ему оставалось только заняться торговлей или овладеть каким-то ремеслом. Всем известно, что вне черты оседлости имели права жить лица, получившие высшее образование, купцы первой гильдии, а также некоторые уникальные мастера, необходимые в сфере повседневных услуг. Февральская революция 1917 года одним из своих первых указов упразднила этот позор царской России и дала равноправие еврейскому населению. Разлетевшись по свету, род Хацревиных проявил себя людьми, которые прославились в самых разных областях научной и культурной жизни страны того времени.