– Кстати, лимон, - встаю с дивана. - Добавим в последние порции?
- М-м, - по этому мычанию как-то сразу определяю, что она морщится.
Оглядываюсь – так и есть, на лице гримаска.
– Не любишь лимоны? – открываю холодильник. – Апельсины же ешь.
– А лимоны терпеть не могу, - она вытягивается на диване. Снова переворачивается, смотрит в потолок. – Ещё когда в школе училась – прочитала в одной статье. Что лимонная корка отбеливает зубы.
– И как, помогло? – режу лимон, кошусь на нее.
– Не знаю, - она смеётся. - Я стерла эмаль, и потом от него зубы ломило. С тех пор лимоны не ем.
– А я наоборот, везде добавляю, - закидываюсь долькой, и рот стягивает от кислого сока. Передёргиваю плечами.
Обожаю это дело.
– Теперь целоваться со мной не будешь? – иду обратно.
– Похоже, что нет.
Качаю головой.
Смешная девчонка.
Бухаюсь к ней в постель, притягиваю к себе.
Волосы почти высохли, перебираю чуть влажные пряди. Они моим шампунем пахнут, у нас один на двоих запах.
Опираюсь на локоть, смотрю на нее.
– Долго с тем Сашей встречались?
– Неважно, - она отмахивается.
– А зачем ты в клуб пошла с этой, очкастой, у которой губы на поллица? Если застукала их?
– Захотелось, - она садится в кровати, тянется за своим бокалом. – Она про меня не знала. Значит, не виновата.
Бокалом она касается губ, делает глоток.
Киваю.
Какая разница, в конце концов, почему она в клуб пошла. Главное – мы там встретились.
Спасибо этому придурку Саше, и той девице тоже.
От души душевно в душу.
Хмыкаю.
Сквозь пальцы пропускаю мягкие волосы, морщу лоб, вспоминая, какие у нее были косички.
Вроде так, потом вот так, одну прядку на другую...
– Белый, - она хихикает. – Что делаешь?
– Щас косички заплету, - обещаю. – Классно получится.
Она послушно сидит, медленно пьет глинтвейн. Сладко жмурится. Кожа светлая, без косметики, в который раз поражаюсь, как такую девочку в клуб занесло, и ко мне.
– Готово, - чмокаю ее в макушку. – Ты у меня теперь самая красивая.
– К зеркалу даже подходит боязно, - спиной она заваливается на мою грудь.
Валяемся поперек дивана, слушаю ее ровное дыхание, часы тикают, и с каждой минутой за окном все светлее.
Зеваю и прикидываю, что делать сегодня. Ночь бессонная, а через пару часов завтрак с мамой и семейством Одинцовых.
Элю отпускать не хочется, если позову ее с собой в кафе, а потом вернёмся ко мне, выспимся...
Тогда надо вставать, а то так глаза слипаются.
– У тебя на сегодня какие планы? – спрашиваю сквозь зевок.
Она молчит. Грудь мерно вздымается, лицо расслабленное, руки на талии поверх моих.
Улыбаюсь и закрываю глаза.
Будить ее жаль, так пригрелась, тоже полежу пять минут.
Мысли путаются, чувствую тепло тела рядом, обнимаю крепче, наощупь тяну на нас одеяло.
И проваливаюсь, вижу нас вместе, на побережье, где шум прибоя, и мы, ночью в море, занимаемся любовью.
Сон взрывается резкой мелодией.
Подскакиваю, ошалело смотрю по сторонам, темноволосая голова скатывается с моей груди.
– Ох, - стонет Эля. – Что ты...
На полу возле зарядника поет ее телефон.
За окном светло, я не на шутку пугаюсь.
Проспали, черт.
Подрываюсь к ее телефону, выдергиваю провод. Несу ей, мельком бросаю взгляд на экран.
И столбенею.
Вызывает «папа». И на звонке почему-то стоит фотка Давида, маминого будущего мужа.
– Белый, - Эля отбрасывает спутанные волосы, трёт глаз. – Дай телефон.
– Тебе тут какой-то странный мужик звонит, - не двигаюсь, показываю ей телефон.
– Ничего в нем странного нет, - она спускает ноги на пол, зевает. – Это папа, дай сюда.
– В смысле «папа»? - все ещё туплю, сонный мозг не может связь найти между Давидом Одинцовым, который через месяц женится на моей матери. И девочкой с косичками Элей, которую я вчера встретил в клубе.
– Ну чего ты тормозишь? – Эля вырастает рядом со мной, выдирает у меня из рук телефон. – Да, пап.
Она прижимает сотовый к уху и отворачивается.
Стоит голая, в моей квартире, с кривыми косичками, как кошка потягивается и оправдывается в трубку, что проспала.
Бросаю взгляд на часы – половина одиннадцатого.
Они уже подали заявление.