По части политической диверсии возникали еще большие трудности, потому что здесь затрагивались основные аспекты британской политики. Английское правительство привыкло поддерживать монархов и олигархов в Европе и было настроено против любых форм подрывной деятельности. Единственно, кто мог оказывать Гитлеру какое-то сопротивление, были представители левого движения — крестьянские партии, социал-демократы и коммунисты. Только они были способны, рискуя жизнью, бороться против оккупантов. Но было мало вероятно, чтобы они стали стараться ради английского правительства, упорно продолжавшего заигрывать с королями каролями и принцами павлами, которые систематически преследовали всех левых в период между войнами.
Таким образом, в Англии идеологи подрывной деятельности начали свою работу в условиях серьезных препятствий, воздвигаемых министерством иностранных дел, которые слишком поздно поняли, что, каков бы ни был исход войны, солнце их любимых марионеток закатилось навсегда. Неудивительно поэтому, что в самый решительный момент движения Сопротивления стали тяготеть к Советскому Союзу и что сбалансировать влияние СССР во Франции, Италии и Греции удалось только присутствием многочисленных англо-американских вооруженных сил.
В целях конспирации и для удобства всем офицерам СИС давались условные обозначения, которые применялись в корреспонденции и при разговорах. Гранд, естественно, обозначался буквой «Д». Начальники подсекций были известны как «ДА», «ДБ» и т. д., а их помощникам добавлялись цифры, например «ДА-1». Гай имел обозначение «ДУ». По установленному порядку я должен был бы обозначаться как «ДУ-1», но Гай деликатно объяснил, что условное обозначение «ДУ-1» подразумевает определенную подчиненность ему, а он хочет, чтобы нас считали равноправными. Гай разрешил эту дилемму: вместо цифры к моему обозначению он прибавил букву «Д». Так передо мной открылась карьера работника секретной службы, условно обозначенного «ДУД» (английское слово «dud» означает «неудачник». — Прим. пер.).
Подсекция «ДУ» не была идеальным отправным пунктом для моей карьеры. Мне хотелось найти в службе свое собственное место, а для этого прежде всего необходимо было выяснить, как она организована и чем занимается. Гай же превратил свою подсекцию в своего рода фабрику идей. Он считал себя колесом, которое, вращаясь, высекает идеи, словно искры. Куда падали эти искры, его, по-видимому, не интересовало. Он проводил массу времени в кабинетах других сотрудников, где предлагал свои идеи. Когда он воодушевлялся, в коридоре то и дело раздавался его смех. После трудового утра, заполненного разговорами, Гай обычно врывался ко мне в кабинет и предлагал выпить.
Однажды в июле Гай вошел ко мне, против обыкновения, с какими-то бумагами. Это были страницы написанной им докладной записки. Гранд в основном одобрил ее содержание, но предложил глубже изучить и подработать вопрос. Для этого Гаю и понадобилась моя помощь. Я страшно обрадовался. По долгому опыту я знал, что «помогать» Гаю значило освободить его от всякой работы. Но поскольку я целые две недели буквально ничего не делал, я был рад любой работе. Я взял документы, а Гай уселся на край моего стола, стараясь уловить на моем лице признаки одобрения.
Это была характерная для него продукция — масса здравого смысла, затерянного в цветистых оборотах и сомнительных цитатах. (Гай располагал цитатами чуть ли не на каждый случай жизни, но никогда не утруждал себя их выверкой.) Он предлагал создать школу для обучения агентов методам подпольной работы. Предложение поражало не тем, что его внесли, а тем, что до сих пор его никто не сделал. Школы такого рода еще не существовало. Гай доказывал необходимость этого дела, общепризнанного теперь, но нового в то время. Он наметил программу обучения. В заключение Гай предлагал назвать школу колледжем Гая Фокса в память о неудачливом заговорщике, «планы которого раскрыла бдительная елизаветинская СИС». Не мог же он предложить название «Колледж Гая Берджесса»!
Наконец-то у меня появилось какое-то дело. Я разбил вопрос на составные части: программа, отбор слушателей, конспирация, размещение и т. д. — и по каждой подготовил докладные записки. Засыпав меня своими предложениями, Гай, казалось, потерял всякий интерес к последней вспышке своих идей, но это было не так. Он знал, что Гранд прочитал мои документы и создал комиссии для их обсуждения. Меня лично и тогда, и позже не привлекала работа в комиссиях. В каждой комиссии обычно есть свое пугало. Моим пугалом в комиссии по вопросам обучения стал некий полковник Чидсон. Он сыграл большую роль в спасении от Гитлера значительного количества промышленных алмазов в Голландии, но для меня он был просто надоедливым человеком. Ему чудилось, что Европу охватывает анархия, и он отчаянно сопротивлялся идее позволить массе головорезов свободно расхаживать по континенту. Однажды я увидел его идущим мне навстречу по Лоуэр-Риджентс-стрит. Минутой позже он тоже заметил меня и застыл на месте. Затем быстро поднял воротник и нырнул в переулок. Необходимость нашей школы стала очевидной.