– В чем дело? – спросила она.
– Можно я схожу с Мией погулять?
– Боже, она будет в восторге. – Мисс Томпсон оглянулась и позвала свою хаски, но та уже со всех ног неслась ко мне, навострив уши и распахнув голубые глаза, воодушевленная словом «погулять».
Пока я надевала на Мию шлейку и пристегивала поводок, мисс Томпсон напомнила, что скоро стемнеет.
– Мы далеко не пойдем, – сказала я.
– И не позволяй ей носиться.
– Знаю-знаю.
В последний раз, выгуливая Мию, я спустила ее с поводка поиграть, а она тут же кинулась в сад за корпусом искусств и вывалялась в удобрениях.
За ночь потеплело до десяти градусов, и снег уже растаял, оставив после себя топкую, скользкую землю. Мы двинулись по тропинке, вьющейся вокруг спортивных полей, и я удлинила поводок, чтобы Мия могла все обнюхать и порезвиться, скача из стороны в сторону. Я любила Мию, это была самая красивая собака, которую я когда-либо видела. Шерсть у нее была такой густой, что, когда я чесала ей холку, пальцы исчезали в ней по второй сустав. Но больше всего я любила ее за то, что у нее был сложный характер. Властный. Если она не хотела что-то делать, то принималась недовольно выть. Мисс Томпсон говорила, что у меня, наверное, дар ладить с собаками, потому что Мие не нравился никто, кроме меня. Но собак легко было завоевать – гораздо легче, чем людей. Чтобы собака тебя полюбила, достаточно было хранить в кармане угощение и почесывать ее за ушами или по крестцу. Когда собака хочет, чтобы ее оставили в покое, она не станет играть в какие-то игры – она даст понять, что к чему.
У футбольного поля дорожка разделялась на три тропки поуже. Одна вела назад в кампус, другая в лес, а третья – в город. Хотя я обещала мисс Томпсон не уходить далеко, я выбрала третью тропинку.
Витрины центральных магазинов были украшены пластиковой осенней листвой и рогами изобилия, а в пекарне уже повесили рождественские фонарики. Миа тянула меня за собой, а я рассматривала свое отражение в каждом окне: двухсекундный проблеск волос, развевающихся вокруг моего лица, – может, красивого, но может, и уродливого. Дойдя до публичной библиотеки, я остановилась. Миа нетерпеливо оглянулась на меня, поблескивая белками голубых глаз, а я стояла неподвижно, вглядываясь в дом напротив. Его дом – должен быть его. Дом оказался меньше, чем я думала, с посеревшими кедровыми дранками и темно-синей дверью. Миа робко подошла ко мне, уткнулась мне лбом в ноги. Пойдем.
Конечно, потому-то я и пошла этой дорогой. Вот почему я захотела погулять и попросила мисс Томпсон одолжить мне собаку. Я воображала, как пройду мимо, а он случайно окажется на улице, увидит меня и окликнет, спросит, почему я выгуливаю собаку мисс Томпсон. Мы бы немного поболтали на лужайке перед домом, а потом он пригласил бы меня зайти. Дальше моя фантазия выдыхалась, потому что, чем мы займемся дальше, зависело от его желаний, а о них я понятия не имела.
Но возле дома его не оказалось, и, кажется, внутри тоже. В окнах было темно, на подъездной дорожке не было машины. Он был где-то еще, жил своей жизнью, о которой я знала до бешенства мало.
Я повела Мию вверх по лестнице библиотеки. Нас никому не было видно, зато мы видели всю улицу. Я села и принялась скармливать ей кусочки бекона, которые стащила с салатной стойки в столовой; постепенно солнце зажглось оранжевым и стало клониться к закату. Может, он бы и не захотел звать меня к себе из-за собаки. Он ведь говорил, что их не любит, а я и забыла. Но он должен был хотя бы притвориться, что Мия ему нравится, если он чем-то занимался с мисс Томпсон, иначе как бы она с этим смирилась? Встречаться с мужчиной, который ненавидит твою собаку, – настоящее предательство.
Было уже почти темно, когда на подъездную дорожку свернул приземистый синий универсал. Двигатель выключился, дверца со стороны водителя открылась, и из машины вышел мистер Стрейн. Одет он был в джинсы и ту же фланелевую рубашку, в которой в пятницу был на дискотеке. Затаив дыхание, я наблюдала, как он перетаскивает пакеты с продуктами из багажника на крыльцо. У двери он принялся возиться с ключами, и тут Миа возмущенно взвыла, требуя добавки. Я дала ей сразу несколько кусков, и она торопливо их съела. Ее язык хлестал мне по ладони, пока я наблюдала, как окна домика загораются, когда мистер Стрейн переходит из одной комнаты в другую.
В понедельник я задержалась в классе после урока. Как только все разошлись, я закинула рюкзак на плечо и самым невозмутимым тоном спросила: