— Я так не думаю, — помотал головой Роман. — Хочешь — верь, хочешь — нет, но я почувствовал, что Костя изменился в лучшую сторону. Знаю, звучит абсурдно, но смерть пошла ему на пользу.
— Что ты такое говоришь, Роман? — удивилась мать.
— Просто я почувствовал, что из него исчезла эта мальчишеская глупость, — ответил Роман. — Он уже давным-давно не ребёнок. И тебе пора перестать его баловать. Лучше сконцентрируйся на Валере. Бедный мальчик слишком много смерти повидал. Сначала его родители, потом Костя. Не знаю, сможет ли он это пережить.
— Ого, этот мелкий хмырь даже не попытался убить меня во сне? — произнёс я, поднимаясь с кровати. — Зря, упустил хороший шанс.
Я взглянул в зеркало, оценив лёгкие синяки под глазами. Во! Другое дело. Возвращается прежний облик. Если продолжу спать по два часа в день, скоро стану совсем, как новенький.
Правда, окружающие меня дворяне вряд ли сочтут эти изменения хорошим признаком, поэтому лучше спрятать от них мою природную привлекательность.
Я похлопал по щекам, нагнав на лицо самую малость тёмной магии, и синяки скрылись из виду. Жаль терять такую изюминку, но к новому окружению придётся адаптироваться.
Но ничего так не помогает адаптации, как хороший завтрак. Надо посмотреть, на что способны слуги Владыкиных. Если готовят они из рук вон плохо, точно придётся вести сюда мою новую последовательницу.
Как только я вышел из своей комнаты, рядом со мной тут же с грохотом рухнул старинный доспех. Шлем и наручи отлетели от креплений и укатились в дальний конец коридора. Рядом с моими ногами в пол вонзилось остриё копья.
Я заранее почувствовал, что снаружи что-то изменилось, поэтому замер в дверном проёме, ожидая, когда подготовленная специально для меня ловушка сработает.
Молодец, Валерка, хорошая попытка. Хотел подстроить несчастный случай. Но вышло уж больно грубо и неказисто. Я бы убил себя изящнее.
Слуга, что остановился в двух метрах от моей комнаты, выронил поднос. Тарелки шумно разбились о пол.
— Ох, Константин Матвеевич! — бросившись складывать осколки на поднос, воскликнул пожилой мужчина. — Простите ради Солнца. Вы не ранены?
— Пустяки, — перешагивая через доспехи, махнул рукой я. — А это что? — я указал на яичницу, прилипшую к полу. — Мой завтрак?
— Не гневайтесь, Ваше сиятельство, — замахал руками слуга. — Я сейчас же принесу новый.
— В комнату? — удивился я. — Зачем? Я с семьёй позавтракаю.
Это хороший способ поближе познакомиться с Владыкиными.
— Изволите завтракать в обеденном зале? — удивился слуга. — Раньше вы просили меня носить вам еду в ваши покои.
— Приказ отменяется, — ответил я. — Я не ем там, где сплю.
Старая привычка. Есть в склепе, как минимум, не гигиенично.
Заметив, что Валера вновь наблюдает за мной из своей комнаты, я показал ему большой палец.
— Хорошая попытка, дерзай дальше, — бросил брату я и направился на первый этаж.
Я спустился в просторную гостиную, стены которой были увешаны картинами военных баталий и портретами всевозможных полководцев. А глава семейства — Владыкин знает толк в искусстве. Видимо, он — не просто военный, но и утончённая личность.
Когда я вошёл в обеденный зал, сидевшие за столом Роман и Елена Владыкина одарили меня удивлёнными взглядами.
— Костя? — удивился Роман. — Ты чего не спишь?
— На том свете отосплюсь, — махнул рукой я. — Пришёл разделить с вами трапезу.
Я уселся напротив брата и заметил, что Роман и Елена выглядят похуже восставшего мертвеца. Видимо, мои родственники не спали уже больше суток.
Ну вот! Я так старательно скрывал свои синяки, а они, оказывается, часть дресс-кода семьи Владыкиных.
Слуга поставил передо мной чашку свежезаваренного кофе и тарелку с яичницей. Мы приступили к завтраку.
— Как же здорово! — обрадовалась мать. — Мы столько лет не сидели за одним столом. Только отца вашего не хватает и Валерки. Кстати, Кость, ты своего младшего брата случайно не видел?
Видел — не то слово.
— Я здесь, — послышался голос Валеры.
Мальчик вошёл в обеденный зал и, подойдя ко мне, бросился на мою шею.
— Я так рад, что с тобой всё хорошо, Костя, — пропыхтел он, уткнувшись в мою шею.
Так, и что дальше? Нож в печень? Удавка на шею?
— Ох, какое счастье, — растрогалась мать и прикрыла рот ладонью.